Станислав Востоков - Дзын

А если бы Дрын заглянул в третье окно, то наверняка увидел бы стол, окруженный гостями. Хотя нет. Стола бы он все-таки не увидел, поскольку трудно его было разглядеть под салатницами с салатами, тарелками с огурчиками, мисочками с баклажанной икоркою и много еще под чем. Все это было для гостей. А уж гости-то были — для агронома Яблочкина, который, кстати сказать, вчера приехал из Африканской республики Буркина Фасо, где он учился выращивать пальмы.

Между гостей увидели бы мы и Костину тетку Василису Липовну и дядьку его Липыча. Только пса Бушлата мы бы не углядели, поскольку находился он глубоко под столом.

— Бананы! — объяснял загорелый Яблочкин. — Финики!

И разводил руки, показывая огромный рост бананов и немалые размеры фиников.

— Компьютер у него, наверное, имеется. — соображал Дрын, навалившись на забор перед домом Крыжовниковых. — Стиральная машина программная. И еще микроволновая печь.

Но, разглядев серую трубу, соединенную с небом призрачным пепельным дымом, грабитель решил, что микроволновки у "лопуха", пожалуй, все-таки не имеется.

— Жмот, — решил Дрын и ахнул железякой по калитке.

— Дрын! — сказала калитка и в обмороке упала на снег.

Тяжело погружаясь в сугробы, которые издалека могли показаться сахарными, Дрын пробрался к двери чуть покосившегося серого дома.

Преступник, конечно, не знал, что днем-то этот дом зеленый с белыми резными наличниками.

— Дрын! — охнула дверь и свалилась куда-то в теплую черноту дома.

В лицо преступнику ударил запах блинов и ватрушек, но, к сожалению, остановить его не смог.

Едва грабитель скрылся в доме, шапка небольшого сугроба перед крыльцом съехала от тяжести вниз, и под нею обнаружилось лицо. Причем без каких-либо признаков щек и очков. Как обычно Константин Крыжовников медитировал, сидя на снегу в японской специальной одежде. Хотя Крыжовников к моменту появления Дрына успел слиться со вселенским разумом, его собственный ум не спал. Костя прекрасно видел, как плотный замерзший тип, на плечах которого имелась гнутая железяка, взломал дом и исчез внутри.

— Каждый делает собственную карму своими действиями, — рассуждал Крыжовников, подразумевая под дзэнским словом "карма" русское понятие "судьба". — А потом получает за них награду или несет ответственность.

За прямоугольником окна столовой комнаты запрыгал мячиком свет карманного фонаря. Вдруг в доме что-то лопнуло и брызнуло в стены со стекольным звоном.

— В данном случае, конечно, имеется в виду ответственность, — раздумывал Костя.

Световой мячик поскакал дальше и переместился в окно спальни. Там что-то грохнуло, а затем ухнуло.

— Но мы-то не должны вмешиваться, — мыслил Костя. — В этом есть кому разобраться.

Тут дом вздрогнул от погреба до самой крыши. Казалось, что где-то внутри него неожиданно произошел заворот кишок.

На крыльце дома появился Дрын. Луна холодным блеском своего лица осветило лицо преступника. Стали видны мощные надбровные дуги, под которыми двумя угольками горела неудовлетворенная чужим имуществом душа.

— Где видак? — читалось в блеске под надбровными дугами. — Где мобила?

Мысли преступника были такими громкими, что Костя Крыжовников, обладавший неслыханными способностями, их сразу услышал.

— Нету, — сказал Костя. — У нас только телевизор "Славутич" есть и холодильник "Орск". А звонить мы в райцентр ездим. В почтамт.

Страшно. Страшно сделалось Дрыну от этих слов из под сугроба.

С криком: "Леший!" он бросился к калитке, возле которой, уже поигрывая мышцами под форменным пиджаком, стоял участковый Семашко.

А по улице Широкой поднимались все мужики села Чушки, которым чего-то надоело сидеть дома.

— Эх, дуби-и-нушка у-ухнем! — доносилось снизу Широкой. — Э-эх, родимая, сама пойдет.

Понял Дрын, что против этой "дубинушки" чушкинских мужиков, его железяка слабовата будет и поднял вверх руки, за которые его, впрочем, тут же и отвели куда надо.

— В этом есть кому разобраться, — сказал Костя и, стряхнув с себя снег, пошел в дом.

А "видак", между прочим, привез себе из Африки агроном Яблочкин.

— Материя. Везде материя, — говорил слесарь Златорукий, сидя на лавочке у сельсовета. — Она мне душу теснит. Воздуха не дает.

"Материей" слесарь Златорукий назвал радиоприемник "Весна", который держал на коленях.

— Ураган разрушительной силы обрушился на побережье Флориды, — сообщил мужской голос из радио.

Златорукий окаменел, вслушиваясь в радиослова. Есть ли жертвы? Велики ли разрушения?

— Есть жертвы, — подтвердило радио. — Разрушения значительные.

— Во дела! — горестно закачалась голова Златорукого и, видимо, в знак сочувствия жертвам, плюнула в снег. Причем плюнула-то она слюной, а в снег уже упала сосулька.

Не понятно, что потрескивало в воздухе, то ли радио "Весна", то ли крепкий тяжелый мороз.

— Материя тяжелее души. Потому что материя это матерьял, а душа, это дух. То есть дыхание. А уж матерьял завсегда тяжелее дыхания.

Это сказал однорукий почтальон Кадыков, который сидел на лавочке рядом со слесарем. В военной плащ-палатке он был похож на солдата-разведчика.

В доказательство своих слов он выдохнул в морозный воздух. Из почтальона, словно из кипящего чайника, вылетела струя крутящегося теплого пара. И сразу полетела в небо, по которому, как по замороженному окну, расползались узоры недвижимых облаков. Сразу стало видно, что дух Кадыкова легче его материи, которая продолжала сидеть на расчищенной от снега лавочке и вроде никуда лететь не собиралась.

— Леса Австралии охвачены пожарами, — задумчиво и грустно сообщил мужской голос. — Пожарным не удается остановить распространение огня.

Мимо лавочки с коромыслом на плече прошла Матвеевна. "Хрусть, хрусть", — говорил снег под ее валенками. "Бряк-бряк", — стучали ведра на коромысле.

— Слышь, Матвеевна, — сказал Кадыков, — Австралия горит. Пожарные не справляются.

— Им плотют, наверное, мало, — ответила Матвеевна. — Платили бы много — справлялись бы.

И пошла дальше. У нее были дела поважнее австралийских пожаров. Нужно было замесить тесто на пирог и выстирать рубашку брата Василя, местного участкового.

— Нет в людях сочувствия к ближнему, — огорчился Кадыков. Хотя до Австралии от этой лавочки было не менее шести тысяч километров.

Златорукий, соглашаясь, снова плюнул в снег да так точно, что второй плевок попал в первый. "Дзынь!" — раздалось из-под ног мастера.

— В республике Буркина Фасо вспыхнул межнациональный конфликт, — сказала "Весна".

— Не могу! Душу давит! — Златорукий схватил себя за грудки. Казалось, он сейчас начнет на себе что-нибудь рвать. Однако одет он был в крепкую черную телогрейку, которая с годами становилась лишь крепче. — Душа ноет! Веришь?