Святослав - Одиннадцать восьминогих

Весь вечер Пим провалялся на диване. Он не делал уроков. Он опоздал в булочную. В ушах его гудел колокол. Зойка. Почему есть счастливые люди, такие, как Лидия и Виктор, и несчастные, такие, как Ксанф?

Вчера Лидия Гавриловна и Виктор приходили в музей. Они стояли рядом с Пимом и не заметили его. Виктор тронул губами руку Лидии Гавриловны и сказал: «Тёплая». — «А вот и нет!» — сказала Лидия Гавриловна и счастливо засмеялась. Отец никогда не целует рук матери. А у неё тоже тёплые руки. Люди по-разному понимают счастье. Отец плавает месяцами, на несколько дней приходит домой. Для него эти дни — счастье. А мать? «Вы счастливая, — часто говорит ей Язиха. — Он привозит вам такие кофточки!» Мать их почти не носит. В письмах отца тайком от Пима она исправляет ошибки…

По низкому потолку бродили светлые полосы. Вчера на Морском бульваре сняли волейбольную сетку, Последние солнечные дни.

Зойка уезжает через два дня. Он будет писать ей. «Клянусь не предавать Корсонеса…» Клянусь не предавать друзей, и своей страны, и всего, о чём мы говорим, и людей, у которых мы учимся жить… Сергей. Таких, как Сергей, тоже нельзя предавать…

Когда мать пришла, Пим спал. Он спал в ботинках, в рубашке, в брюках. Смятая куртка лежала на полу. К рукаву прицепился голубой ершистый колосок. Их много у больницы, на кладбище, на футбольном поле, в школьном дворе. Всюду, где любила бывать Зойка.

Зойка уезжает через два дня…

Сегодня похороны Ксанфа…

Зойка сидела на камне у дома и ждала, когда Николай Иванович вернётся с кладбища.

Из-за дома вприпрыжку выбежал Язик^ Правая рука его была сжата в кулак.

Завидев Зойку, Язик подбежал к ней.

— Как дела, космонавт? — спросила Зойка.

— А правда, все бабочки — клетчатые? — спросил Язик и заглянул Зойке в глаза.

— Правда.

— И нерв у них есть?

— Есть.

— Значит, они хотят жить! — грустно промолвил Язик и разжал маленький потный кулак.

В кулаке лежала голубянка. Длинные, как у стрекозы, крылья были смяты, голубое пыльцевое пятнышко растекалось по ладошке.

Зойка осторожно, щепотью взяла крылатое тельце.

— Принеси коробок, — сказала она, — мы её похороним. Язик вернулся через минуту.

— Мама сказала, что я сожгу дом, — сказал он.

— Хорошо, я сама похороню её, — сказала Зойка. — Я обещаю тебе.

В день Зойкиного отъезда Пим после школы не пошёл домой.

— Помогать не надо, мы сами, — сказала Зойка.

… Сейчас из подъезда выносят её вещи… Пим пошёл в комнату, где стояла машина.

Там были Виктор Петрович, Степан и Рафик.

— А вот и Меньшиков! — обрадовался Виктор Петрович. — Пришёл-таки. Я знал, что ты придёшь. Тут, дорогой мой, такие дела! Мергерян и Марокко уже профессора!

— Дважды два всё ещё пять? — спросил Пим. Виктор Петрович подошёл к машине и набрал кнопками две двойки.

— Умножаю!

Он включил умножение. Лампочки погасли, и вместо них зажглась одна на третьей дощечке с краю.

— Два во второй степени — четыре, — довольный, произнёс Виктор Петрович. — Машина работает хорошо. Так какая наука самая интересная?

— Математика, — сказал Пим.

— И кем ты будешь?

— Историком… Виктор Петрович, вы идёте на вокзал?

Провожать Зойку пришёл весь класс. Сначала молчали. Потом начали качать Телякова.

— Он, что ли, у вас уезжает? — спросила проводница.

— Он, — ответил Пим.

— Холодно будет ему в рубашке: за Орлом снег. И нестриженый, какой срам!

Николай Иванович, понизив голос, говорил Виктору и Лидии Гавриловне:

— Суд назначен на декабрь. Главное, чтобы Хлыст не запутал Сергея. Лжесвидетельство и прочее. В случае чего поднимем всю школу — он ведь учился у вас, пойдём в горком..

Время тянулось медленно. Наконец радио объявило:

— До отхода поезда осталось пять минут! Стали прощаться.

Взрослые целовались. Девчонки облепили Зойку. Люда всхлипнула.

— Лидия Гавриловна, можно, я и мальчиков поцелую? — спросила Зойка.

Девчонки взвизгнули.

— Конечно, нет, — ответила Лидия Гавриловна и засмеялась.

Зойка бросилась ей на шею. Потом подошла к Телякову и звонко чмокнула его в нос. Николай Иванович захохотал. Когда очередь дошла до Пима, Зойка тронула сухими губами его щёку и тотчас же отошла.

У Пима отчаянно заколотилось сердце. Он отвернулся. Раздался гудок. Поезд медленно тронулся.

С вокзала шли втроём: Толик, Степан и Пим. На Большой Корабельной их догнал Виктор Петрович.

— А где Лидия Гавриловна? — спросил Толик.

— Она пошла в методкабинет.

— Виктор Петрович, я уезжаю, — сказал Степан.

— Что? — Виктор Петрович остановился.

— Батьке здесь не нравится, в совхоз хочет. Кончу седьмой класс — и уедем.

Пим удивлённо покрутил головой.

— А ты оставайся у нас, — сказал он, — мать разрешит. Её попросить только.

— Та ладно, — сказал Степан. — Поеду! Виктор Петрович покачал головой.

— Ты, Стёпа, подумай, — сказал Толик. — Пим верно говорит… А ты на тракторе можешь?

— Могу.

— Вот здорово!

Толик присвистнул, поднял с земли камешек и швырнул его в воробья.

Виктор Петрович постоял, повернулся и пошёл куда-то в сторону.

— Стёп, — сказал Толик, — будешь уезжать, башмаки продай. К ним шипы набить, такие бутсы выйдут — блеск!

Третье письмо. Оно лежало распечатанное. На столе.

«Здравствуйте, Мария и Пётр! Пишу наверное последний раз. Потому что возвращаемся на нашу родную советскую землю. Очень это получилось скоро не вышло и полного года. А ведь на переоборудование успели сходить в Калининград и сходить на Кубу успели. Снова мы у ганских берегов. Ищем тунца. Хвост у него полумесяцем, Сам с белугу. Рыба очень вкусная. Старший механик обещает в ганском порту Тема на берег отпустить непременно. Прошлый раз стояли мы в этом порту, так у меня движок барахлил и не пошёл я на берег. Движок мой динамо крутит. Как без него? Очень прошу тебя Пётр хорошо учиться, потому что душа у меня не спокойна. Если вздумаешь ружьё подводное сделать подожди меня. Когда ставишь на него пружины клёпку надо делать, сноровку надо иметь, и пружин у тебя таких нет. Целую вас обоих вот и увидимся