Круговых Петрович - Юрка — сын командира

«Товарищ Петров» спокойно оглянулся, Танечка выронила щенка и заревела. Дункан, скуля, подался в кусты. Юрка догнал его, осторожно взял на руки.

— Мучили они тебя, да? Вот я им в другой раз задам трёпку.

На крыльцо вышла мама, пожурила Юрку, велела пойти поесть, успокоила ревущую Танечку и увела малышей в лес искать какие-то там цветочки для больной Оли. Юрка с Дунканом направился к озеру.

Солнце поднялось уже высоко, становилось жарко. На сторожевых вышках часовые старались укрыться под навесами в тени. Тихо-тихо было на огневой позиции, а в городке тонко звенела пила, стучал топор, кого-то поругивал Баградзе:

— Зачем ты, Сивцов, под котёл пожар делаим? Гаси, заливай, у меня каша горит...

Юрка сидел под сосной, наблюдал, как Дункан безуспешно пытается поймать стрекозу, и снова радовался тому, что заимеет скоро солдатский мундир, да ещё — пистолет, чтобы носить его, как папа, в блестящей коричневой кобуре. И неважно, что тот пистолет не будет стрелять пулями. Пистончики тоже хлопают — будь здоров. Бах!— и вон те вороны сразу бы улетели.

А потом Юрке стало скучно. Вновь захотелось к Шаху, к «дяде Стёпе», но «дядя Стёпа» сейчас шьёт ему, Юрке, мундир, Шах отдыхает, потому что ночью дважды проверял свои блокпосты. Отдыхают, наверное, и Рекс с Венерой, они ведь тоже ночью несут службу. Венера как будто о чём-то постоянно думает, и ничего ей не нужно, а Рекс — хитрющий: спокойно лежит на крыше будки с закрытыми глазами, но стоит только кому-либо, кроме Шахназарова, показаться близ вольеров, как он сразу: гав!

— Гав, гав!— донеслось с огневой.

Юрка засмеялся, приласкал Дункана, и подумалось ему: а что, если покормить собак? Мама сегодня нажарила таких котлет — пальчики оближешь! К вольерам можно пробраться по кустам, Шах ничего не узнает. Да и что тут такого? Ведь он, Юрка, не шпион какой-нибудь, травить собак не собирается. Зато Рекс и Венера отведают настоящих котлет и, конечно, будут довольны!

Дункана он запер в чулане: «Полежи, маленький, тебе ведь тоже отдыхать нужно», наложил котлет в целлофановый мешочек, обернул бумагой, чтобы никто не увидел, что у него там. Нет, Шах, конечно, ничего не узнает. Как бы он ни понимал своих псов, они ещё не научились говорить.

В этот раз на проходной его пропустили беспрепятственно, у башни-водокачки он сразу же свернул в кусты. Далековато они от вольеров, и всё-таки на открытое место выходить нельзя! Заметят псы, не Шах пришёл,— котлеты останутся нетронутыми.

К последним кустам подбирался Юрка на четвереньках — не спеша и осторожно — и всё-таки ему казалось, что задетая им трава шелестит очень уж громко, ещё громче трещит валежник, а ветер, как назло, дует как раз с этой стороны.

Венера спокойно лежала в конуре и часто дышала, высунув розовый язык, Рекс жарился на крыше будки. Вот он, ещё не открыв глаз, навострил уши, потом выжался на передних лапах, облизнулся и, шумно встряхнувшись, снова прилёг.

Медлить было нельзя. Юрка вытряхнул котлеты и одну за другой — три штуки — кинул в вольер Венеры. Та одним прыжком достигла стенки, принюхалась и вдруг, истошно лая, заметалась по вольеру, как ошпаренная. Это озадачило Юрку, в вольер Рекса бросать котлеты не решился. А Рекс, тем временем трусцой подбежав к сетке, разделяющей вольеры, принюхался, рыкнул, взвился свечой и залаял так оглушительно и яростно, будто намеревался растерзать в клочья весь мир.

Юрка решил, пока не поздно, сматывать удочки. А навстречу ему уже спешили солдаты, гулко топая тяжёлыми сапогами, и он ничего лучшего не придумал, как забраться под разлапистую старую ель и затаиться там — в четырёх шагах от тропки. Солдаты с автоматами и противогазами мчались на огневую мимо него, Юрки, мимо вольеров, в которых псы бесновались по-прежнему. Один из солдат крикнул на бегу:

— Чего они, Шах?

— Не знаю,— встревожено ответил Шахназаров откуда-то со стороны,— может, опять змея…

Осторожно приподняв еловую лапку, Юрка увидел: Шахназаров влетел в вольер Венеры, оторопело развёл руками, потом поспешно, будто ему жгло ладони, повыбрасывал котлеты через сетку. В вольер Рекса входить не стал.

Венера, вскинув лапы на плечи Шахназарова, скулила, будто жаловалась на каких-то обидчиков, Рекс всё ещё метался по вольеру, хрипя и редко, басовито лая.

— Успокойся, Венера, иди, иди... Рекс, на место!— командовал Шахназаров.

Собаки наконец с неохотой вошли в будки и легли, встревожено поскуливая.

Шахназаров собрал котлеты, вышел на тропинку, ведущую к казарме. Может, он не догадывается, кто тут без него поработал, может, уйдёт?

Не ушёл. Остановился совсем близко от ели, раздо-садованно плюнул и, хоть наверняка не видел его, Юрки, строго сказал:

— Вылазь!

Юрка огляделся, будто выискивая место, где бы можно было укрыться понадёжнее,— такого места не было.

— За уши тебя тащить, что ли? Вылезай!

Понуро опустив голову, Юрка вышел к Шахназарову, держа в руке — на отлёте, как чужой — целлофановый мешочек с тремя оставшимися котлетами.

— Они не отравлены,— робко пролепетал, оправдываясь.— Их мама жарила... Знаешь, какие они вкусные, Шах!..

— Говорил я тебе, что этого делать ни в коем случае нельзя?

— Говорил...

— А ты — не послушался. Решил: никто, мол, не узнает, и такого натворил... Солдата за это на гауптвахту посадили бы, понял? Ну, а ты... ты пока не годишься в солдаты. Подвёл ты меня... Неважный ты, Юрка, друг...

— Нет, важный!— вскинулся Юрка.— Я хороший друг, правда, Шах! Только мне очень хотелось, чтобы они... скушали...— На глаза Юрки навернулись слёзы.

— Перестань хныкать,— пренебрежительно сказал Шахназаров.— У нас так положено: натворил беды — отвечай... Вот что, Юрка, поступил ты нечестно, нехорошо. Сегодня собаки на посту всю ночь будут волноваться... Какая там служба, если перед глазами твои... вкусные котлеты? Ну вот, значит, объявляю тебе сутки домашнего ареста. Сюда, на позицию,— чтобы ни ногой. До завтрашнего вечера ты мне не друг. Извини, но я... не могу тебя видеть. Забирай свои вкусные котлеты и шагай отсюда!

Шахназаров ушёл, ни разу не оглянувшись.

Юрка ещё долго стоял, опустив виновато голову, потом все котлеты — и те, что были в мешочке, и те, которые отказалась съесть Венера,— швырнул под куст, поплёлся к проходной.

И в это утро его разбудила песня. Доносилась она откуда-то издалека, была непонятной, тягучей и вскоре замерла где-то за лесом.

В листве берёзы под окном, в лапках елей шелестел дождь. За окном было пасмурно. Низко, цепляясь за верхушки сосен и елей, тянулись лохматые серые тучи.

Юрка, прижавшись грудью к подоконнику, уныло наблюдал, как ползут они, эти тучи, куда-то далеко-далеко; ему было зябко в майке, он поёжился, подумав, что, наверное, и тучам зябко, и, может оттого, что им зябко, они вот так и расползаются, и клубятся, чтобы как-то согреться.