Иван Зюзюкин - Из-за девченки

Но двух учительниц он никогда нe трогал. Классную Людмилу Сергеевну и только что вошедшую в восьмой «А» Наталью Георгиевну.

Колюня, Колюня...

«Успокоились!..» Этой фразой, будто бы заимствованной из руководства по аутотренингу, Наталья Георгиевна всегда начинала свои уроки.

— Поговорим о ваших первых в этом году сочинениях... Общий уровень грамотности невысокий. Кое-кто из вас за лето забыл, что предлоги всегда пишутся отдельно. Правда, это не помешало вам уверенно излагать свои мысли. Про некоторых даже можно сказать, что они стали мыслителями,— Наталья Георгиевна повернулась вокруг своей оси и отыскала взглядом Братьев.— Возьмем, к примеру, Караева и Мазаева. Они написали сочинение в соавторстве, что я в своей педагогической практике, честно говоря, встречаю впервые. Если вы не возражаете, я зачитаю кое-какие места из их, несомненно, философского труда...

Класс, предвкушая удовольствие, заерзал на партах.

— Итак, сочинение на тему «Взрослые мы или дети?», План сочинения: «Классики о детях». «Право на труд и учебу». «Если хочешь быть здоров», «Заключение». Строго говоря, две трети сочинения написаны во славу футбола и хоккея. Авторы, как видно, предпочитают спорт всем другим видам деятельности.

Восьмой «А», в том числе и Братья, буквально упивались язвительно-ироническими комментариями Натальи Георгиевны, и она это знала.

— Тему сочинения авторы, собственно, раскрывают в самом конце. Послушайте, что они пишут. «На вопрос «Взрослые мы или дети?» ответить не можем. Это знают наши родители и учителя. Когда тебе в новогоднюю ночь хочется до конца досмотреть «Голубой огонек» или летом вместо пионерского лагеря поехать со стройотрядом в Сибирь, тебе говорят: «Еще маленький». Когда же не хочется идти в школу или проходить диспансеризацию, тебе говорят: «Ты уже большой и должен иметь сознание...» Вам это нравится? — обратилась Наталья Георгиевна к классу.

Восьмой «А» одобрительно зашумел, кто-то даже большой палец показал.

— Я не сомневалась: вам понравится. А что, по-вашему, я поставила за это сочинение?

— Петуха?

— Четыре?

— Да, я поставила им четверку.— Она сделала многозначительную паузу и добавила: — Четверку на двоих.

Класс разочарованно и недовольно загудел.

— Ты что-то хотела сказать? — заботливо наклонилась Наталья Георгиевна над Катей Малышевой.

Та встала и сказала:

— Мы считаем, что за такое сочинение нельзя ставить двойку. Ребята написали то, что думали, а за это нельзя наказывать.

— Садись,— рукой помогла ей сесть Наталья Георгиевна.— Во-первых, не рано ли ты начинаешь говорить от имени всех? В школе-то без году неделя... А во-вторых, они сделали девятнадцать ошибок. Это — вдвоем! На четырех страницах!.. И по поводу их жалоб на взрослых я скажу: демагогия. Вы большие, и вам уже скучно в пионерском лагере? Но вы же поехали! Вы хотели узнать, что такое романтика, и отправиться в Сибирь? Но — не отправились! И знаете почему? Вам нравится быть детками. Поднимите руки, кто из вас этим летом был на юге?.. Полкласса! А почему бы и нет? Папы и мамы обеспеченные, да и боятся оставить деток одних на время отпуска — детки могут с голоду помереть... А теперь поднимете руки, кто этим летом хоть рубль заработал?.. Коробкин... Самохвалова... И все!.. Но, извините, я забыла, у нас не классный час, а урок литературы.— Она порылась в стопке тетрадей и раскрыла одну из них.— Лучшее сочинение, на мой взгляд, написал Рублев.— Она не сразу нашла, где он сидит.— Чувствуется, летом много читал, думал. Простой, лаконичный стиль.— Она долистала сочинение до конца.— Одна маленькая ошибка при переносе слова. Пять...

Наталья Георгиевна опять собрала сочинения в стопку, постучала ею об стол и отдала Спринсян для раздачи после урока.

— Тема нашего урока «Недоросль» — комедия Дмитрия Ивановича Фонвизина.

В то время, когда она раскрывала историческое своеобразие эпохи, в которую создавался «Недоросль», в воздушном пространстве класса появился самолет. Белый, из линованной бумаги. На его дельтовидных крыльях было написано: «Малышевой». Взлетев под самый потолок, он на мгновение, словно размышляя, не случится ли каких неприятностей во время приземления, замер, а затем сразу перешел в пике и упал около парты адресата.

Малышева из записки успела понять, что некто, подписавшийся Фантомасом, вместе со своим другом приглашает ее на «Анатомию любви» в ДК...

— Если не ошибаюсь, ты получила авиаписьмо?— быстрым шагом с протянутой рукой к ней подошла Наталья Георгиевна.— Дай, пожалуйста, почитать...

Малышева, покраснев, встала, убрала записку за спину и замотала головой.

— Я не могу. Записка личного характера.

— Ты считаешь, на моих уроках можно заниматься устройством личной жизни?

— Я этого не говорила,— смело взглянула Малышева.

— Мне не доверяешь, сама зачитай вслух.

— Нет, я не буду этого делать.

Наталья Георгиевна была возмущена упрямством Малышевой, но не выдала своих чувств. Будь это не новенькая, а другая ученица, Наталья Георгиевна бы сразу поняла, кто послал записку.

— Что ж, проведем маленький опрос,— сказала она с невозмутимой улыбкой.— Кто автор записки? — Она повернулась к партам, где мальчики сидели погуще.— Ты?.. Ты?.. Вы?..— дошла очередь до Братьев Карамазовых.

Те переглянулись, подмигнули друг другу и, взлетев над партой, отрапортовали: «Так точно: мы!»

— Оказывается, вы не только спортом увлекаетесь,— с той же улыбкой сказала она.— Конечно, не подумайте, что я вам запрещаю проявлять внимание к девочкам. В вашем возрасте это так естественно. Но я не позволю, чтобы вы на моем уроке посмеивались над Митрофанушкой, сами будучи Митрофанушками. Тем более меня не устраивает роль госпожи Простаковой. Попрошу из класса...

Братья снова переглянулись, обнялись, как идущие на смерть, и, печатая шаг, удалились с урока.

— Твой дневник,— попросила у Малышевой Наталья Георгиевна. Заметив, что ее сосед недовольно сморщился, она поинтересовалась: — Тебе, Коробкин, что-то не нравится?

— А в чем ее вина? — встал он и наклонил голову в сторону Малышевой.— Я бы тоже не отдал записку.

— Садись... О твоем рыцарстве я наслышана, хотя и не уверена, что оно полностью бескорыстно. Я знаю, что твоя соседка вела себя благородно и что читать чужие записки неэтично. А этично, по-вашему, играть на уроке в крестики-нолики, что сейчас с упоением делают Мишулин и Боровский? А подводить глаза, как Зарецкая, жевать пирожок, как Гречкосей, в то время, когда я объясняю тему? Да я и тебя хочу спросить: у нас сейчас урок литературы идет или производственная практика? V тебя парта или склад запчастей?

Она давно видела, что руку тянет Рублев. Уже воздух втягивает...