Сергей Артамонов - Бунт на корабле или повесть о давнем лете

Гера стоял насупившись и сдвинув брови, а в руках у него мои вещи, даже ботинки мои у него. Я обрадовался, но тут же заметил, что в кустах стоит мама Карла, и опрометью бросился снова в реку. Гера было тоже метнулся за мной, но у воды остановился, не желая мокнуть, и заорал:

— Куда? Вернись, кому говорят?

— Табаков, это очень глупо! Очень глупо! — кричала мама Карла. — И подумай о других, Табаков!

— Вылезай, а то посинеешь! — сказал, высунув свою небритую физиономию, Вася-баянист, сам с трудом выбираясь из куста.

— А вы бросьте мне мои трусы, а то я не могу! Я же раздетый, — сказал я им в ответ.

— Лезь так, — сказал с усмешкой Гера.

— Бросьте, бросьте ему, Гера, — заторопилась мама Карла.

— На, держи и вылазь по-быстрому. На суше с тобой поговорим, — буркнул с угрозой вожатый.

А Вася-баянист сказал:

— Погоди, не пугай его, а то утонет по-настоящему, тогда под суд пойдёшь! Охота, что ли? И мало, что ли, тебя Партизан пропесочил? Я слышал краем уха. Вася всё знает! — И баянист засмеялся, задирая и подзадоривая нашего Геру, которому в это же время и мама Карла кричала:

— Нельзя так грубо, Гера, с детьми. Вы же — вожатый! Не забывайте этого!

— Да я лучше на вокзал пойду — вагоны толкать буду заместо толкача, чем с ними тут чухаться… Надоели! Эй! Держи, что ли, свои подштанники!

Жёлтое пятно вспыхнуло большой бабочкой, кувыркнулось в воздухе и легло на воду, вздувшись пузырём. А я утопил его и под водой натянул на себя трусы, черпнув внутрь речного песку, и тогда вышел к ним на берег.

— Ну всё! Теперь уж не отпущу, на цепочке у меня будешь, — сказал Гера и крепко взял меня за руку.

— Пошли, тебя ждут, Табаков, — сказала мама Карла и спросила чуть погодя: — Ты зачем Сютькина избил? Ты же его чуть не изувечил! Изверг какой-то…

— Хы-хы-гы! — засмеялся Вася-баянист. — Оба хороши были… Я-то, между прочим, видел всю эту кинокомедию, как они его лупцевали… Пошёл в лесок полежать, ну и задержался. Не высыпаюсь я! Регулярно притом не высыпаюсь. Это, между прочим, тоже прошу учесть! Ну вот, а как задремал я, тут слышу… что такое? Нет, сперва-то меня мяч разбудил… Гляжу, ребятишки в нашей форме и герой наш старинный с ними, Спартак Иванович — его я в виду имею… Сначала не разобрался было, подальше хотел отойти, потом — что такое? Это ведь не наши ребята! А форма наша на них и мячик — лагерный… Так, думаю, сурприз это готовится: своих же соперников Спартак футболу обучает…

Вася, я ничего не понимаю… Ни слова из ваших путаных объяснений! При чём тут Спартак и какие соперники? Где вы их видели?

— Это хорошие ребята, Полина! — вступился я. — Я их знаю! Они с нашими играть будут в воскресенье — состязаться! Надо же им хотя бы мячик попробовать! А то несправедливо получается!

— А я и не знал! — протянул Гера и, чему-то обрадовавшись, примолк.

— Я всё равно ничего не понимаю, — рассердилась уже на меня мама Карла. — Ты что, давно ходишь за территорию? Это же запрещено!

— Да нет, просто я видел их.

— Где? На территории?

— Нет, на том берегу. Один из них коз гоняет, он пастух.

— Пастух? Какой? Футболист? Да вы что, товарищи! Что у нас происходит в лагере? Такого ещё никогда не было! Я пять лет работаю вожатой, и такого при мне не было… Вася, рассказывайте дальше! И подробнее! Я требую!

— Да я-то со сна был… — И Вася забормотал что-то, явно сворачивая на попятный. Должно быть, не хотелось ему подводить Спартака.

Зато Гера тут влез:

— Сосна, да? Что ж ты, деревом был, что ли? — так сострил он и захохотал.

— Фу, Гера! Ну что это за глупость? Так уже мой Валерий не шутит, а вы…

— Да я, Полина, совсем другое хотел сказать. Если в Москву сообщить — неприятностей не оберёшься, а? Инфекция!

— Да они же к нам не ходят! — вставил я словечко. А Вася подтвердил:

— Нет, не ходят, это точно!

— А форму они где брали? — спросил Гера. — Не у нас, что ли?

— Форму они не надевали, они в своем играли, я видел!

— А? Точно — в своём! Прямо кто в чем, — подхватил, подмигнув мне, Вася, — один даже, я видел, на воротах который стоял, так в телогрейке был!

— Но почему же Спартак с ними общается? — спросила Полина, уже успокаиваясь. — Для чего это ему, я не совсем поняла?

— Да ведь он их тренирует, — объяснил я ей, — они же играют-то плохо! А им с нашими надо состязаться! А наши вовсю умеют…

— Ладно, помалкивай! — велел мне Гера. — А то разговорился очень, как будто и не виноват ни в чём… Сютькина-то кто бил?

— Да, это ужас! — спохватилась Полина. — Идёмте скорее!

— Ему от них тоже досталось по первое число. — Это Вася вспомнил недосказанное.

— Тебя били? — спросила мама Карла и тревожно заглянула мне в лицо.

— Так я и дамся им — бить!

— Ах, что за варварство эти ваши вечные драки, мальчики! Я вот думаю иногда: неужели и мой Валерий тоже будет драться?

— А чего ж ему делать-то? — отозвался Вася. — Будет, это уж как пить дать!

— Ужас!

И я тоже хотел сказать что-нибудь — у меня ведь о драках много чего теперь накопилось, но Гера меня подтолкнул: мол, заткнись, хватит с тебя!

— А что? — спросил я у него. — Что?

— Иди, иди! — прикрикнул Гера. — Иди давай смирно!

И я шёл, шёл совсем смирно.

Со всех сторон сбегались к нам ребята, чтобы поглазеть на меня, на то, как они меня ведут.

Я слышал, как вдалеке кто-то звонко и радостно закричал:

— Поймали! Ведут!

Он Сютькина избил! — говорили негромко позади нас.

— И Витьку-горниста!

— Он ботинками дрался!

Сютькин лежит в изоляторе, и у него кровь из головы течёт, — говорили и сзади, и сбоку, и забегая вперёд нашей процессии те, что всегда всё узнают первыми, тем, которые всё и всегда узнают последними.

А я шёл и молчал и ни на кого не глядел. А Гера приговаривал время от времени:

— Не дёргайся! И даже и не мечтай — не убежишь! У меня второй разряд, понял?

— У него второй разряд, — повторяли сзади, как эхо.

— От него не убежишь!

— Он Сютькина чуть не убил ботинками, — всё ещё объяснял кто-то кому-то в толпе ребят, которая увеличивалась и росла у нас за спиной.

— А ещё он деньги украл! — услышал я вдруг и вздрогнул.

— Деньги я украл? Почему они так говорят? Ведь я ни у кого не брал никаких денег, а наоборот — у меня они отняли мою десятку!

Начальник лагеря стоял на крыльце своего дома. Он поджидал нас и сразу же велел Гере меня отпустить и спросил:

— Значит, это ты и есть — Табаков Антон?

— Я, — ответил я, понимая, что он меня или не помнит, или делает вид, нарочно. Это так странно, когда оказывается, что человек не знает тебя, забыл, смотрит как на чужого!

Он долго рассматривал меня и мои вещи, которые мама Карла сложила на ступеньках крыльца, потом осмотрел мои мокрые и грязные трусы, руки мои, ноги в ссадинах и царапинах, да и вообще, точно доктор, он оглядел меня всего и спокойно сказал: