Надежда Надеждина - Иринка-рябинка [авторский сборник]

Весь лес ждал: что будет делать Кирик?

— Уж так и быть, — сказал Кирик, взваливая рябинку на плечо. — Из-за тебя придётся тащиться домой.

Это не он хотел домой, это хотела рябинка. Ведь она засохнет, если её не посадить.

Кирик шёл и слышал, как за его спиной радостно повизгивают рябинкины ветки.

Но до дома было не близко, и Кирик устал. Он переложил деревце на другое плечо. И другое плечо заныло. Тогда он опустил рябинку на землю и приткнул её к пню.

Один он дойдёт скорее. Он уже сам хочет домой. А рябинка? Пусть засыхает, какое ему дело. Он не обязан её нести.

Однако, пройдя несколько шагов, Кирик обернулся. Она стояла такая тоненькая, в солнечных пятнышках, точно в веснушках, и будто звала его, тянулась к нему всеми своими веточками.

— Ух, навязалась на мою голову! — с отчаянием крикнул Кирик.

Но всё-таки он вернулся. Теперь он, как ребёнка, нёс на руках рябинку, и её нижняя веточка, ласкаясь, касалась его щеки.

Так он и донёс рябинку до дома и спрятал её возле забора за кустами смородины. Когда он вылез из кустов, то увидел, что на крыльце стоит отец.

— Ты где пропадал? — спросил отец. — Мы с мамой уже беспокоились.

Ага! Они всё-таки заметили, что его долго не было. Сейчас они заметят, что он весь в грязи.

— Ох, измазался! — вскрикнула мама. — И ноги мокрые! Сейчас же раздевайся, я тебе их разотру.

И мама стала растирать ноги Кирику. Значит, она всё-таки его любила, хотя он был не самый младший и весь в грязи.

А когда он стал сухой и тёплый, мама повела его в спальню:

— Пойдём, познакомься с сестрёнкой.

На маминой кровати в розовой кофте и чепце лежала эта самая Ира.

Кирику стало просто неловко, когда он увидел её крохотные пальчики. Совсем беспомощные, как те сморщенные листики рябины. Да разве они могли что-нибудь поломать?

Чепец у неё сбился набок и на голове золотился пух. Всё-таки у неё были волосы! Только папа их не заметил.

На одеяле лежала розовая пластмассовая погремушка.

— Почему же она не играет с погремушкой? — хмуро спросил Кирик.

— Не может взять в ручку, — ответила мама. — Ведь она ещё маленькая, ещё ничего не может: ни ходить, ни стоять, ни сидеть, ни даже перевернуться на бочок.

А Миша говорил, что она сядет ему на голову.

— Болтун и врун! — громко сказал Кирик.

— Это ты про кого? — удивилась мама.

— Я знаю про кого!

И вдруг всё лицо Иры от лба до подбородка сморщилось и заплакало. Ясно: она плакала оттого, что не могла достать погремушку. А он всё мог — и бегать и прыгать. Один раз он даже залез на забор.

— Мама! Можно я? — быстро сказал Кирик.

И стал трясти погремушкой перед Ириным лицом.

Ирины глаза смотрели неизвестно куда, но она перестала плакать, и её уголки губ растянулись.

— Как будто улыбнулась! — сказала мама. — Ирочка Кирику улыбнулась. Чувствует, что это её старший брат, её защитник!

— Гм! — промычал Кирик.

— Конечно, мужчина! — из другой комнаты откликнулся папа: — Одна беда — жадноват.

— Гм! — промычал Кирик.

— Оставь, Алексей, — сказала мама. — Раз Кирик хочет, пусть спит на своей кровати. Мы Ирочке купим другую.

— Зачем же другую? — сказал Кирик. — Мне на диване даже очень хорошо.

И он покосился на маму. Это опять была его мама. Даже ещё больше мама, чем раньше. Его и Ирина. Такая мама, от которой везде — и в другой комнате тепло.

— Ты куда? — встревожилась мама, увидев, что Кирик снимает пальто с вешалки.

— Я на минутку.

Просто ему совершенно необходимо было повидать Мишу.

Он вернулся очень скоро и принёс с собой пистолет.

— Я этому Мишке только одно слово сказал, — с важностью рассказывал Кирик, — и он не пикнул, отдал. Ему что? У них в доме никто не родился, а мне, может, пригодится сестрёнку защищать.

Мать улыбнулась. Улыбнулся и отец.

— Мне показалось, что ты притащил из леса деревце, — сказал отец. — Пошли посадим, пока не стемнело.

Когда они копали землю, сквозь щели забора за ними следил Миша. Он ждал, что Кирик обратит на него внимание и, не дождавшись, заговорил сам:

— Рябинка, что ли?

— Рябинка, — ответил отец.

— Иринка-рябинка!! — добавил Кирик.

И все засмеялись.

— Хотите, как у Мироновых?

— При чём здесь Мироновы?

Наверное, Кирик и вправду вырос за эту неделю. Он разговаривал с Мишей, как с равным. Наоборот, теперь Миша заискивал перед ним.

— Мироновы, как в семье кто родится, дерево садят. У них уже целый сад.

— И у нас будет сад! — похвастался Кирик.

Заходило солнце. Ещё багровей стали на клумбе ростки пионов. Как будто это была не клумба, а гнездо, откуда аисты высовывали свои красные клювы. Песок на дорожке порозовел.

Двое мужчин стояли на розовой дорожке и смотрели на новое деревце, появившееся в саду. Оно было ещё голое. Только на самой макушке подрагивал листок, пушистый и нежный, как птичье пёрышко.

В лесу был чужой. Федотову сказали об этом следы на свежем снегу.

Чужой не знал партизанских троп. Дойдя до старого дерева, он свернул не вправо, к штабу, а влево.

Следы были крупные. Но странно — шагал этот человек не по росту мелко.

Кого он искал в засыпанном снегом партизанском лесу? Что, если это немецкий лазутчик? Деревенские не ходят за хворостом в такую даль.

Федотов снял с плеча автомат и, чутко прислушиваясь к ледяной тишине, пошёл по следу.

Он миновал березняк. Седые от инея ветки были неподвижны. Они словно вмёрзли в голубой хрусталь воздуха.

На краю лесного болота одиноко росла молодая пушистая ёлочка. Столько снега намело ей под лапы, что деревце укоротилось: ёлочка словно присела на корточки.

Что-то тёмное шевельнулось за её стволом.

— Стой! Буду стрелять! — вскидывая автомат, предупредил Федотов.

— Дядя, не стреляйте! — услышал он детский, писклявый голос. — Дядя, я не фриц, я свой.

— А ну, покажись!

Из-за ёлки показался мальчик лет двенадцати. Скуластый, востроносый, очень худой.

Глаза у него были жёлто-коричневые, круглые и влажные, как у щенка. Круглые глаза восторженно и преданно смотрели на Федотова. Если б мальчику не мешали огромные пегие валенки, неуклюже болтавшиеся на тонких ногах, он бросился бы к Федотову бегом.