Любовь Воронкова - Что сказала бы мама? [авторский сборник]

Смелей! — закричал он Варе и помахал рукой.

Варя тронулась в путь. Лыжи мчались всё быстрей, быстрей. Морозная пыль летела в лицо. Вот и овражек. Володины лыжи отчётливо прочертили его поперёк.

«Проскочу, проскочу…»— думала Варя.

Варя пригнулась, подняла повыше палки, ринулась в овражек… и зарылась в снег чуть не с головой.

Володя громко рассмеялся. Он хотел помочь Варе вылезти из сугроба, но она уже вылезла сама. Варя тоже смеялась, хотя ей было очень досадно.

— Давай ещё раз, — сказал Володя, — может, это ты случайно.

— Конечно, случайно, — живо согласилась Варя.

И они снова взобрались на гору.

«Ну уж сейчас ни за что не упаду, — думала Варя. — Почему это другие не падают, а я падаю? Вот возьму и не упаду!»

Но помчались они с горы — и Володя опять ловко проскочил через овражек, а Варя опять зарылась в сугроб. Володя хотел было расхохотаться, но посмотрел на Варю и примолк. А Варя рассердилась:

— Ну, что тут за лыжня? По хорошей дороге я бы тебя давно обогнала! Говорю тебе, пойдём к лесу.

— Да ведь это же случайно, — сказал Володя.

— Это не случайно! — почти со слезами крикнула Варя. — Это не случайно! Это всегда! Я всегда в этом овражке падаю. Не хочу я больше через овражки ездить!

— А! Значит, ты овражков боишься? — сказал Володя. — А как же собираешься на соревнования выходить?

— Ну, там ведь по полю побегут!

— А в поле тоже овражки бывают. Ну-ка, дай я тебе получше лыжи закреплю.

Володя закрепил получше Варины лыжи и снова повёл её на гору.

— Опять через овражек? — огорчилась Варя.

Поехали Володя с Варей с горы, и опять Варя упала. И ещё два раза упала. А на третий проехала. Проскочила через овражек, сделала полукруг и тут снова упала. Но это уже было неважно.

— Устала? — спросил Володя, когда они возвращались домой.

— Да, — созналась Варя, — и ещё как!

Володя улыбнулся.

— Ничего, — сказал он. — Тяжело в учении — легко в походе! Это ещё Суворов говорил.

А Варя молча улыбалась. Ей уже представлялось, как бегут на лыжах ребята-школьники и как она сама бежит с ними… и как обгоняет их на крутой лыжне и уже никаких трудных овражков не боится.

Катя возвращалась из школы. Едва она подошла к своему дому, как сразу услышала, что её младшие братья, Сашко и Данилка, с кем-то воюют.

Пошла! Пошла ты! Данилка, бей её хворостиной!

Катя вбежала во двор и увидела, что ребятишки сражаются с большой, толстой свиньёй. Они лупили её хворостиной, кричали на неё, стараясь отогнать от зелёной ивовой плетушки.

— Иди скорей, Катя! — закричал Сашко, увидев сестру. — Свинья в наши жёлуди залезла! Всё погрызёт!

Катя отогнала свинью, а га принялась вопить и жаловаться на всю деревню.

— Ну не ори, чушка, не ори, — сказала, смеясь, Катя, — сейчас тебе корму дам.

Пока Катя месила корм для свиньи, Сашко и Данилка разбирали жёлуди.

— Вот разгрызенный, не годится. Вот ещё разгрызенный… — ворчал Сашко. — А жёлудь-то какой: столетний бы дуб вырос!..

Из-за этих чуть не погибших желудей да из-за того, что Катя сразу уже засадила его за уроки, Сашко не успел рассказать о крупном событии, свидетелем которого он недавно был. Уже в сумерки, когда вернулась мать с поля и, вымыв руки, пошла доить корову, Сашко сказал Кате:

— А сегодня в пруд машина со свёклой завалилась!

— Как завалилась? Где? Чья машина? Врёшь небось?

— Вру! Поди посмотри, если я вру.

— Да где завалилась-то?

— А вон, на нижней дороге. Там, где глину брали. Дорога вся сползла в пруд — вот машина и завалилась.

— А чья машина, не знаешь?

— Заводская. Говорили шофёру: не езди тут, не езди. А он говорит, тут все ездят, тут поближе, — вот всю свёклу в пруд и сбухал.

— А сам-то вылез?

— Сам-то вылез.

— И машину вытащили?

... Нет, завтра утром будут вытаскивать. Машина-то знаешь какая? Пятитонная! Подними-ка её! Вот и наши колхозные тоже все по нижней дороге ездят. Как выедут от рощи — так к пруду.

— Наши!

Катя вскочила.

— Сашко, а ты знаешь: ведь сегодня от рощи последнюю свёклу повезут. Вдруг тоже по нижней дороге поедут?

— Наверное, — сказал Сашко.

И Данилка, до сих пор молча глядевший в окно, сообщил, будто ему это было хорошо известно:

— По нижней.

— Ребята, — серьёзно сказала Катя, глядя то на одного, то на другого, — я побегу. Если встретится машина на нижней дороге, ворочу. Если не встретится, то добегу до участка, скажу, чтобы там не ездили. Ведь они, наверно, не знают — предупредить надо!

— Беги! — ответил Сашко, наморщив брови.

Катя накинула тёплый платок и выбежала на улицу.

— А темно сейчас у пруда… — задумчиво сказал Сашко. — Данилка, ты пошёл бы?

— Нет, — поёжившись, прошептал Данилка. — А ты?

Сашко ответил не сразу. Сознаться, что он боится, не хотелось. А сказать, что пошёл бы…

Но, подумав, всё-таки сказал:

— Ну уж если бы очень нужно было — пошёл бы. Сжал бы зубы и пошёл. Вот как сейчас наша Катеринка.

— А она разве зубы сжала?

— Наверное, сжала. Она темноты до страсти боится.

— Ну и не шла бы.

— Не шла бы! Тогда какая же она пионерка? Раз надо — значит, надо. А по-пионерски, ты думаешь, как?

Пока братья сидели и разговаривали, Катя бежала к пруду. В темноте она смутно различала дорогу: луна всходила поздно, а звёзды еле светились среди быстро бегущих облаков. Катя боязливо оглядывалась по сторонам. Что там, в тёмном поле? Кто это шелестит украдкой свекольной ботвой? Кто там чёрный притаился в овражке? Чьи огненные глаза сверкнули и пропали вдали?

«Ну, что испугалась? Кто тут может быть, в нашем поле? Свёкла да ботворезка в борозде. А там где-то сверкнули фары машины. А это ветер шелестит или суслик пробежал по ботве… Ну чего бояться?»

Так говорила сама себе Катя, но, пробегая через овражек, в котором таращились чёрные кусты, она стиснула зубы и собрала всю свою волю, чтобы не броситься обратно. Наоборот, она заставила себя замедлить шаг и пройти твёрдой поступью страшное место. Из овражка дорога направилась к пруду, и скоро перед Катей тускло засветилась вода.

Заводские огни лежали длинными полосами на чёрной неподвижной воде. Слабые отсветы их доходили до самого берега, по которому шла Катя. И тут, под крутым обрывом, Катя увидела в пруду машину. Машина лежала, уткнувшись кабиной в илистое дно. Её могучий карданный вал на днище был обнажён, и шесть больших скатов странно и беспомощно поднимались над водой.

— О-ёй! — простонала Катя, прижав ладони к щекам.