Алки Зеи - Петрос идет по городу

«Нашли Шторма, — мелькнуло у него в голове. — Жаба, наверно, обо всем догадался и вызвал солдат, чтобы арестовать меня».

Он попытался припомнить все, что читал о своих ровесниках, совершивших героические поступки. Повторил про себя: «Я умру, и меня забудут, но родина останется» — и почувствовал дрожь в коленях. Гораздо легче, конечно, сочинять о героях всякие истории, чем самому стать героем. Что может сделать ему Жаба? Избить его плеткой, как Шторма? А если его, Петроса, спросят, кто ему помогал? Он должен забыть имя Янниса. «Не знаю! Не знаю! Я один это сделал!» — «Где собака?» — «Не знаю!» А если он не перенесет пыток и всех выдаст?.. Он услышал, как хлопнула дверь подъезда и заговорила госпожа Левенди, слов ее не удалось разобрать; потом гулко отозвались шаги немцев по лестнице. Сейчас она скажет им, чтобы они поднялись на второй этаж, где живет Петрос, и их сапоги застучат по ступенькам. Возможно, они убьют его прямо перед дверью квартиры.

— Левенди сегодня пируют. Слышала, к ним пришла немчура? — обратился дедушка к маме, сидевшей за вязаньем.

— Да, — рассеянно ответила она.

Петрос ждал, закрыв глаза. Нет, на лестнице было тихо. Потом заскрипела дверь подъезда, и громко заговорил Жаба.

— …Валет бубен к десятке, семерка пик к валету… Нет, дальше идет король, — бубнил дедушка. — Что будет у нас завтра на обед? — спросил он маму.

Петрос открыл глаза. Голоса немцев доносились с улицы.

— Черная фасоль.

Дверца машины с шумом захлопнулась, застучал мотор.

— Она вся червивая, — проворчал дедушка.

Петрос посмотрел на него.

— Я отдам тебе за завтраком свою порцию молока, — пообещал он с внезапной радостью, почувствовав неудержимое желание проявить доброту.

— Бубновый туз. Совсем не плохо! — Дедушка открыл следующую карту. — А что ты будешь пить за завтраком?

— Чай из трав, — сказал Петрос.

— Ну да? Неужели он тебе нравится? — воскликнул дедушка и опять углубился в пасьянс.

В ту ночь Петросу приснилось, что он верхом на коне разит мечом немцев, как Афана́сис Дья́кос [18] Афана́сис Дья́кос (1788–1821) — прославленный участник греческого восстания 1821 года против турецкого ига. — турок. На нем не было доспехов, и узкая пижама, из которой он вырос, мешала ему согнуть колени, поэтому он рубился стоя, продев ноги в стремена.

Проснувшись утром, он сразу вспомнил о чае из трав, который совсем не утолял голода и отличался резким запахом. Насупившись, поплелся он в столовую. Папа уже включил радио, он слушал афинскую передачу. Мужской голос, высокий, как у женщины, что-то бубнил по-гречески.

— Что случилось? — испуганно спросил Петрос.

— Передают, что английским пленным помогли бежать из Политехнического института.

— Кто же помог?

— Не знаю. Сказали, неизвестные лица. Кто спрячет у себя англичанина, того отдадут под трибунал.

— А кто спрячет собаку? — вырвалось у Петроса, но папа, ловивший уже другую станцию, не слышал его вопроса.

Антигона терпеть не могла майских жуков и всяких прочих букашек, но майских жуков особенно.

Петрос поймал трех и, привязав на нитку, с бешеной скоростью крутил их в воздухе. Жуки пронзительно жужжали.

Антигона попросила его выйти из детской: хватит надоедать ей, к тому же скоро придет Рита, у них свои секреты, а он вечно вертится здесь у всех под ногами. Петрос хотел было поссориться с сестрой: подумаешь, комната не ее личная собственность, и ему тоже осточертела эта Рита и их секреты, но не стал связываться. Вытащив из-под кровати Тодороса, он завернул его в тряпку, потому что с надписью на панцире нельзя было иначе выводить его на прогулку, и, прихватив майских жуков, надутый, побрел к двери. Напоследок он все же отомстил Антигоне.

— «Не вплетай понапрасну в косы ярких лент, когда сажаешь миндальные деревья…» — продекламировал он.

Она захлопнула книгу, которую читала, и, подскочив к Петросу, схватила его за чуб.

— Что ты сказал? — сердито закричала она. — Попробуй только повторить!

— А почему нет? Разве только тебе можно читать стихи Костаса Агариноса?

— Посмей еще издеваться надо мной! Слышишь! — Глаза Антигоны сверкали гневом.

— Ведьма! — пригладив волосы, пробурчал Петрос сквозь зубы, спускаясь по лестнице.

Недалеко от их дома стоял особняк, окруженный садом. Поблизости больше нигде не было сада, да к тому же с такой высокой сосной. Небольшой дом, зажатый со всех сторон многоэтажными зданиями, казался совсем заброшенным. Там жил прежде одинокий старик, мало общавшийся с соседями. Петрос не раз наблюдал, как он работал в саду. Перед самой войной старик умер, дом стоял теперь запертый, и сад совсем одичал. Перебравшись через ограду, Петрос пустил Тодороса попастись на газоне, а жуков посадил на розовый куст. Майские жуки, говорят, питаются розами и сахаром. Мама, конечно, ни за что не дала бы им ни крошки сахара, который, правда, дома стал большой редкостью.

Петрос разлегся на траве. Хотя было еще раннее утро, этот последний день мая сулил тепло, и солнце уже слегка припекало. Как хорошо, что он, поссорившись с Антигоной, ушел из дома. Лежа в саду, он мог думать о чем угодно, и никто ему не мешал. Высоко над его головой проплывало облако, похожее на Дон-Кихота, восседавшего верхом на своем Россина́нте; потом оно преобразилось в птицу с распростертыми крыльями; облако удалялось, превращаясь постепенно в едва заметную точку, и наконец совсем исчезло. Небо прояснилось, стало голубым. Майские жуки все больше натягивали нитку, и Петрос немного отпустил ее. Если бы можно было, забравшись в сад с черепахой и жуками, жить там в полном одиночестве и забыть, что немцы вступили в Афины. Забыть, что папа не служит больше в конторе «Сливочное, оливковое масло», что мама в отчаянии целые дни донимает его: «Ищи работу… Ищи работу… Ищи работу… Любую работу, иначе зимой мы умрем с голода». А папа с утра до вечера ловит по радио разные станции. «Интересно, что ты станешь делать, когда немцы опечатают радиоприемники и мы сможем слушать только Афины? Сорвешь печать? А что тогда будет с детьми?» Дети, дети! Если бы мама знала, что Петросу совершенно безразлично, сорвет папа печать с радиоприемника или нет! «Исход войны будет решаться в Египте». Чьи это слова? Дяди Ангелоса. «Египет совсем рядом с Критом. А Крит пал. Целый месяц бились немцы, чтобы захватить его, забрасывали туда парашютные десанты», — возражал ему папа. «Критяне оборонялись одними камнями», — стоял на своем дядя Ангелос. «Уничтожен последний очаг сопротивления на Крите», — сообщило вчера афинское радио. «Войска союзников переправились в Египет», — передал Лондон. «Дядя Ангелос, ты поедешь в Египет?» — «Не мели чепуху и никогда больше не повторяй этого даже в шутку!» — напустилась на Петроса мама.