Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

— Ты, Петро, невозможного желаешь. Школа-то общая, не раздельная…

В магазинах продавались большие красные значки «X лет Октября». А моя мать на днях купила железную чайную кружку, на которой тоже был выгравирован этот значок.

Комсомольцы фабрики аккуратно два раза в неделю в клубе разучивали к празднику новые песни…

— Ну, как, товарищ Герта, — произнес Леня, кончив бриться, — хорош я стал теперь или нет?

— Ты, Леня, всегда хороший! — ответил я за Герту. — И бритый и небритый.

— Но бритый лучше, — лукаво добавила Герта.

— Правильно! — поддержал Леня. — Сам знаю… Выкладывайте, однако, товарищи, зачем явились?

Глеб, шмыгнув носом, стал подробно рассказывать про Вальку.

— Понятно и ясно! — коротко сказал Леня, когда Глеб кончил, и задумался.

Задумались и мы и минут пять сидели молча.

— Понятно и ясно! — повторил снова вожатый и посмотрел в свои записи. — Конечно, товарищи, помочь вашему Вальке во как нужно… Нужно!

— Если Валька уйдет от Александра Даниловича, — тихо произнес Борис, — где он будет жить?

— Где жить? Ерунда! — ответил Леня. — Здесь, у нас, может жить. Кушетка свободна. Вместо трио появится в комнате квартет. Но куда его устроить работать, чтобы он вечерами мог учиться? Без биржи труда, товарищи, подростков на государственные предприятия запрещено оформлять. А есть ли требования на бирже на подростков? Наверное, нет. Ваш Валька, говорите, хорошо рисует?

— Да! — сказали мы хором.

— И дядюшки-маляра боится?

— Боится! — вновь дружно сказали мы.

— Ладно! — проговорил Леня. — Посоветуюсь с Сорокиным и с Максимовым. Чего-нибудь придумаем. Мастерская маляра Оловянникова на Лузинском рынке? Так?

— Так, — подтвердил Глеб и с надеждой спросил: — Значит, поможешь Вальке?

— Постараюсь! — улыбнулся Леня.

К Пиньжаковым опять приехали Игнат Дмитриевич и Тереха, да приехали не одни, а с самим председателем Северного заводского комитета Самсоном Николаевичем. Когда после очередной репетиции «Красных дьяволят» я заскочил к Глебу за последним выпуском приключенческой повести «Большевики по Чемберлену», то застал и Пиньжакова-старшего, и гостей с Северного за обычным спором. Правда, Самсон Николаевич — о нем мне рассказал по дороге из клуба Глеб — в спор не вступал. Он лишь молча пыхтел трубкой, сидя на почетном месте под увеличенной фотографией Николая Михайловича. На той фотографии Николай Михайлович был изображен в полный рост, в военной форме, в огромной черной папахе со звездочкой. В одной руке он держал обнаженную саблю, в другой — наган.

— Эх, Никола, Никола! — смеялся довольный Игнат Дмитриевич, видимо уевший в чем-то своего зятя. — Грехов-то сколько с концессией сейчас! Альбертка-красавчик один чего стоит…

— Не в Альберте Яковлевиче дело, — подал голос Самсон Николаевич и спрятал трубку в карман гимнастерки. — Не будь его, прислали бы другого, третьего. Дело тут в грабительской сущности капитализма. Договор к концу приближается, акционерное общество прекрасно чует, что Советский Союз новый не заключит, концессионеры и рвут всеми силами прибыль. Хотят как можно больше ее взять, ни с чем и ни с кем не считаясь. Чего после на заводе случится, им наплевать. Надо выдавать спецодежду — шиш, понимаете! Это для них — лишний расход. Переоборудовать станок — зачем? Все равно договор кончается, так стоит ли его соблюдать. А обсчитывать как попытались при получке.

— Но рабочие Северного сами с усами! — вмешался Игнат Дмитриевич и доверительно сообщил: — Забастовку думают объявить. Выполняйте, капиталисты, кошкины дети, договорные условия и не финтите, а не то… Приехали вот мы в город посоветоваться кое с кем…

Мы с Глебом чуть не ахнули, услышав про забастовку. Бастовать в Советской стране на десятом году Октябрьской революции? Это до нас не доходило. О забастовках мы слышали от старших, читали в книгах, в учебниках по обществоведению, видели даже в фильмах, но чтобы в наше время… сейчас…

«Нет, — подумали мы, — тут Игнат Дмитриевич чего-то перепутал».

Но, оказывается, Игнат Дмитриевич и не думал ничего «перепутывать».

Внешне на Северном заводе по-прежнему все обстояло благополучно. Завод работал круглые сутки без остановок, по железнодорожной ветке паровоз-кукушка ежедневно тащил в сторону города груженые вагоны и платформы. Заказы на продукцию завода поступали и от Советского Союза, и из-за границы. Проценты по договору акционерное общество отчисляло в последнее время нашей стране без всяких задержек. Но внутри самого завода давно назревал конфликт между рабочими и администрацией, готовый вот-вот вырваться наружу. За оставшиеся полтора года акционеры хотели вырвать прибылей с завода как можно больше. Советский Союз мог получить в конце концов от акционерного общества не завод, оборудованный последними новинками техники, а только печальные воспоминания о нем.

Администрация стала накладывать на рабочих штрафы «за недобросовестное отношение к обязанностям». Отошел, например, на пять минут от станка или от печи — денежный штраф. Самсон Николаевич снова пригласил в завком управляющего концессией.

— Я, господа, ничего не могу поделать! — говорил Альберт Яковлевич, смущенно разводя руками. — Распоряжение свыше от акционерного общества. И потом, разве на заводах и фабриках Советской России положительно относятся к тем, кто лениво работает? Проконсультируйтесь, пожалуйста, господа. Но я точно знаю, поверьте мне, что лодырей нигде не любят. Почему акционерное общество должно терпеть их здесь?

— Да как ты смеешь оскорблять нас лодырями?! — кинулся было к управляющему разгневанный Зинов, однако Самсон Николаевич сумел схватить его за рубаху и оттащить в сторону.

Весь завком зашумел, но Самсон Николаевич замахал руками и гаркнул:

— Тише! Поручите мне ответить… Альберт Яковлевич, мы знаем о том, как в Советском Союзе относятся к лодырям. Не вам нас учить. Но штрафы, которые введены на Северном, — нарушение трудового законодательства. В договоре, как известно, понимаете, и нам и вам о штрафах ни слова не написано.

— К сожалению, господа, я вас информировал, что это зависит не от меня, — пожал плечами Альберт Яковлевич и направился к выходу.

— Ребята! — крикнул Зинов. — Чего с ним лясы точить! Объявим забастовку! При Санникове бастовали и при концессии попробуем.

— Правильно! — раздались голоса в поддержку Зинова.

— Господа! — повернувшись около двери, неуверенно произнес управляющий. — Я не страшусь ваших угроз! Вам никто не разрешит бастовать. Если остановите завод, акционерное общество будет жаловаться Советскому правительству за нарушение договора. Кому придется тогда отвечать за последствия? Одумайтесь!