Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

— Значит, Гоша, собственными силами ловим преступников? — спрашивал Павел Миронович. — О славе думаем? Похвально, что ты не трус, а старших все равно предупредить надо было… Ну не прячь глаз, не прячь! Скажи спасибо, что в нашем городе конные кареты скорой помощи заменены теперь автомобилями. Семен Павлович сказал, что пять минут опоздания стоили бы тебе жизни…

Вечером Студия революционного спектакля репетировала сцены из «Робина Гуда» и Юрий Михеевич торжественно положил передо мной текст пьесы.

— Изучай, Георгий! — произнес он, закуривая свою любимую папиросу «Сафо». — Скоро премьера, ты снова будешь суфлером… незаменимым.

Старый актер добродушно улыбнулся и поправил небрежно повязанный под мягким воротничком голубой бант.

Однажды в больнице, когда Юрий Михеевич пришел ко мне, я, пользуясь своей привилегией больного, рискнул спросить нашего режиссера, почему он так любит голубой цвет.

— Цвет сей, Георгий, обожала в далекие-далекие годы одна великая актриса, — ответил чуть слышно Юрий Михеевич, — чайка русской сцены. Вот и я в память о ней тоже полюбил все голубое, все светлое…

После репетиции «Робина Гуда» я, Глеб, Борис, Герта и Валька решили побродить немножко по ночному городу. Вальку Юрий Михеевич официально зачислил художником-декоратором в Студию революционного спектакля и не мог нахвалиться его работами. Осенью Валька собирался ехать на учебу в Москву, на подготовительные курсы, которые открывались при художественном училище…

Мы, перебрасываясь словами, шли по Покровскому проспекту.

Было светло от яркого снега. Стоял двадцатипятиградусный мороз, и дул обжигающий ветер. На мостовой горели костры; пламя освещало обветренные лица рабочих, рывших траншеи для водопроводных труб. Навстречу нам попался обоз с кирпичом. За Уктусской улицей темнели леса новостроек… Свернув к ближайшему костру, мы, сняв варежки, стали греть озябшие руки. В этот момент около нас через ров ловко перепрыгнули два высоких человека. Одного из них, Леню, я узнал, конечно, сразу. А второй, широкоплечий, ростом еще выше нашего вожатого, в круглой черной меховой шапочке, в длинной шубе с шалевым воротником и с внушительной тростью, был мне незнаком.

— Черт знает что делается! — восхищенно пророкотал незнакомец и махнул тростью. — Не город, а настоящая строительная площадка.

Леня, очевидно, нас не заметил. Он и его спутник, продолжая оживленно разговаривать, двинулись вниз по Покровскому проспекту в сторону гостиницы «Эрмитаж».

— Узнали? — загадочно спросил Глеб.

— Леню-то? — ухмыльнулся Валька.

— Маяковского! — огорошил нас всех Глеб. — Сегодня ведь в Деловом клубе был творческий вечер Владимира Владимировича Маяковского!.. Газеты, что ли, не читаете?

В двадцатых годах в школах Советского Союза классы назывались группами.

«Уд» — удовлетворительно; «неуд» — неудовлетворительно.

Как мне приятно тебя видеть (польск.) .

Войдите, пожалуйста! (польск.) .

У меня к вам, пани, большая просьба. Где находится дедушка? (польск.)

Пан Евгений здесь (польск.) .

Что это такое? (польск.)

Пани Эвелина, не нужно (польск.) .

Очень жалею, что вы, пан Евгений, должны идти. До скорой встречи! (польск.)

Центральный рабочий кооператив.

Санком — санитарная комиссия.

Мизансцена — размещение актеров и сценической обстановки в разные моменты исполнения пьесы.

Групповод — так в двадцатых годах назывался в школе классный руководитель.

Курбаши — предводитель басмачей.

Эпрон — экспедиция подводных работ.

«Вуд» — вполне удовлетворительно.

Музо — музыкальное образование, как в то время назывались уроки музыки.

Краском — красный командир.

Гуммоз — клейкий цветной пластырь, употребляемый для грима.

Авансцена — передняя часть сцены.

Просцениум — часть сцены перед занавесом.