Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

— Где Русина? — обводя стальным взглядом класс, нетерпеливо спросила Галина Михайловна. — Дежурный!

В тот день дежурила Герта, Она молча поднялась со своего места.

— Я тебя спрашиваю, дорогая и любимая Плавинская, — продолжала групповод. — Где Русина?

— Наверное, больна, — тихо проговорила Герта.

— После уроков, пожалуйста, побывай у нее дома, — распорядилась Галина Михайловна, — и выясни… Еще отсутствуют Распашкина, Кошкина, Римских, Балуев, Казарин… Не верится, что все заболели…

Кто-то робко приоткрыл дверь и прошептал:

— Можно?

— Да, да! — повысила голос Галина Михайловна. — Можно!

На пороге, прижимая к груди сумку, позабыв смести с валенок снег, стояла Лида Русина в пальто, в сером платке.

— Галина Михайловна! Галина Михайловна! — сквозь слезы произнесла она. — Меня, меня дома не пускали в школу, но я… Но я убежала…

Тут мы не выдержали и дружно гаркнули восторженное «ура!».

— Достаточно, достаточно, — заулыбалась Галина Михайловна. — Вы, чего доброго, подобным криком школу перепугаете. Иди, Лида, в раздевалку, разденься, а мы пока повторим материал прошлой темы. Филиппова, что было задано?

В перемену в класс зашел Александр Егорович. Оказывается, ему по телефону звонил отец Кошкиной и сказал, что дочь больна и к ней вызван врач.

— Значит, на одного прогульщика у нас меньше! — радостно подпрыгнул Петя Петрин.

— Нечего радоваться! — охладил Глеб Петю. — Четверо-то празднуют…

На улицах города не чувствовалось той торжественности и приподнятости, которая была в дни Октября. Правда, многие витрины частных магазинов были и теперь ярко освещены и разукрашены, а из форточки квартиры нашего домовладельца неслись пьяные песни и смех.

Вадим, с которым я встречался днем после школы, сказал мне, что нынешней ночью оба эскадрона конной милиции в полном составе выезжают на патрулирование. Под наблюдение приказано взять все загородные поселки и деревни.

— Дел милиции хватает, — пояснил Вадим. — Вот опять праздник!.. Хоть он и религиозный, однако… Не все пока такие сознательные, как на нашей фабрике. Фабрика-то, глянь, полным ходом работает…

Фабрика не только работала полным ходом, но и собиралась, как я уже говорил, справлять свое рождество, комсомольское. И на то празднование был приглашен и я.

— Хоть ты, Георгий, и не совершеннолетний, — сказал Юрий Михеевич, — но без тебя суфлерское дело у нас хромает. Придешь и на генеральную репетицию, и на сам праздник. Матери передай, чтоб не волновалась, — под моим надзором будешь.

— Мама в ночную смену работает, — быстро ответил я, чувствуя, как сердце мое запрыгало от радости. Еще бы! Ведь только один я из всех младших студийцев был удостоен этой чести. Мне завидовали и Глеб, и Герта, и Борис!

Комсомольское рождество задумали как бал-маскарад, с танцами, с призами и с антирелигиозной концертной программой, которую подготовила бригада «Синей блузы». За лучшие оригинальные костюмы полагались призы. Пока эти призы не будут присуждены, всем костюмированным запрещалось снимать маски…

Григорию Ефимовичу Матвеев приказал:

— Замки ваши спрячьте подальше, гостей смешить не стоит.

Григорий Ефимович был этим недоволен, но перечить не стал. Дело в том, что сторожу казалось, будто кто-то ночами бродит по клубу, и он на собственные деньги купил недавно огромные замки, а на ночь навешивал их на все двери. Зная характер Юрия Михеевича, Григорий Ефимович подарил ему запасные ключи. Тот было рассердился на нововведение, но, получив ключи, заулыбался, поблагодарил сторожа.

— Нет предела людским чудачествам, — добродушно посмеиваясь, говорил он. — Григорий Ефимович — человек хороший, пусть чудачит… Да я и сам, знаете, после проделок негодяя Бугримова опасаюсь почему-то за сохранность нашего имущества. Лишние замки не помешают…

Над иллюминированным входом в клуб висел плакат:

«Нам не нужно поповских праздников!»

А на двери — картина с четверостишием:

Все остановились и хохотали, глядя на Валькино произведение. Валька нарисовал таких сердитых святых, что художники из журнала «Смехач» могли бы позавидовать. А в раздевалке на большом листе был нарисован поп с огромным мешком. И было написано:

В общем, Валька постарался и оформил клуб на славу! Антирелигиозные плакаты, картины, лозунги пестрели в коридорах, в комнатах, в зале. Даже на занавес он умудрился прикрепить блестящие буквы, которые читались так:

Но сам художник куда-то скрылся. Я обошел весь клуб, заглянул за кулисы, где гримировались участники концерта, спросил у Юрия Михеевича, у Лени, побывал внизу под сценой — Валька провалился словно сквозь землю.

«Ну где он, где?» — думал я.

Неожиданно за плечо меня тронул статный красноармеец. Он был в старой форме: в длинной гимнастерке с «разговорами», с тремя нашитыми на груди красными клапанами. На левом рукаве у него алела звезда.

— Не опознаешь? — прошептал красноармеец, чуть-чуть приподнимая черную полумаску.

«Валька!» — собрался было я крикнуть, но вовремя спохватился.

— Выходит, здорово нарядился, — радостно усмехнулся Валька.

— Где ты костюм достал? — поинтересовался я, оглядывая с ног до головы ладную фигуру друга. Военная форма ему шла.

Гимнастерку и брюки-галифе Вальке сшил наш знакомый портной. А Валька нарисовал портному наряд шамана. По нему портной, не желая отставать от молодежи, сделал себе костюм для маскарада. И я сразу вспомнил шамана, который ходил по первому этажу и ударял в небольшой бубен. Оказывается, это был портной! Вот ни за что бы не подумал! Да попробуй и всех других узнать сейчас под масками! Вон на диване сидят «черт» и «монахиня». Сумей отгадай, кто они. А около ниши стоят «водяной» и «русалка»; мимо нас проходит «буржуй» в паре с «крестьянкой». Правда, в маскарадных костюмах и в масках были не все, но «ряженых», как говорили на нашей улице, пришло больше.

Прозвенел первый звонок, приглашая публику в зал, а меня в суфлерскую будку. На сцене все уже подготовились к концерту, нарядились и загримировались.

Я полез на свое рабочее место. Раздался третий, последний, звонок, в зале погас свет. И мог ли я предполагать, устраиваясь в суфлерской будке, что осталось совсем немного времени до того часа, когда со мной случится беда!

Минут через пять послышался голос секретаря фабричной комсомольской ячейки. Он выступил с небольшим докладом «Что такое рождество». Говорил секретарь с шутками-прибаутками, и в зале не умолкал смех. А когда на сцене в сарафанах и цветных платочках появились хористки — девчата и грянули частушки, веселья стало еще больше. Запевалой в молодежном хоре была Римма Хапугина. Ну и досталось же от нее в этот вечер всяким служителям культа!