Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

— Он… он на уроке это мне сунул, когда Якова Яковлевича я предупредил, — уже более смело пояснил Борис.

Ганна Авдеевна безмолвно глотала воздух.

— Как же, гражданка Юркова? — спросил заведующий, пряча очки в футляр. — Кто виноват во вчерашнем безобразном поступке?

Ганна Авдеевна не стала больше вступать в объяснения с заведующим, а жеманничая, заявила:

— Мы с мужем вчера решили: пора уезжать отсюда. В Сибирь тронемся, ресторан продадим. Невыгодно здесь ресторан в последние времена содержать. Прошу, гражданин заведующий, выдать мне Левины документы…

Когда мы возвращались домой с группового собрания, где говорилось о дисциплине, Глеб и Герта всю дорогу смеялись надо мной и Борисом и величали нас «адвокатами господина Гринева». А мы даже отшутиться не могли. Действительно, оба мы вели себя в этой некрасивой истории по-дурацки, не по-пионерски.

— Эх, Гошка, Гошка! — иронизировал Глеб. — Умеешь ты только знакомиться с ксендзами да с управляющими концессией, а на большее тебя не хватает. Нашли с Бобкой кого защищать? Левку. Пусть он, тип, спасибо скажет, что я теперь сознательный! А то бы набил ему морду… Вот увидите, Левка еще не один пакостный номер отколет. Будьте осторожны.

Глеб был, как всегда, прав. Левка на самом деле отколол номер, да такой, какой нам и во сне не снился.

Случилось это через неделю, когда Юрков продал ресторан и дом.

От Вальки мы знали, что Александр Данилович Оловянников одобрил отъезд старого владельца «Чудесного отдыха» в Сибирь и говорил, что он бы и сам с превеликим удовольствием поехал вслед за ним.

— Там, — мечтательно рассуждал Валькин дядя, — пока, пожалуй, можно жить…

Только нам казалось странной и смешной искренняя вера Юрковых и Оловянниковых в какие-то «особые сибирские условия». Разве там не Советская власть, как, скажем, в Москве или у нас на Урале? Ведь даже двухэтажное торговое здание, выстроенное недавно в городе, неподалеку от центральной площади, называлось Уралсибгум, что означало Урало-Сибирский государственный универсальный магазин, имело самое прямое отношение и к Сибири.

Открытие этого ГУМа наша бригада «Синей блузы» приветствовала агитационными стихами. Сочинил стихи Сорокин, правда, кое-какие строки ему подсказала Герта, а декламировал в концертной программе Леня. Те стихи мне очень нравились, и я переписал их себе на память в особую тетрадку.

К сожалению, во время Лениной декламации главная мысль сорокинских стихов пропадала. Раскрыть ее можно было лишь в том случае, если внимательно просмотреть написанный текст. Сорокин так подобрал начальные буквы всех строф, в этом ему и помогала Герта, что, если читать их сверху вниз, получалось: «Уралсибгум все для всех».

Когда ГУМ строили, неизвестные личности пытались темной ночью поджечь магазин, но примчавшиеся пожарные потушили огонь: пострадала лишь часть первого этажа. С тех пор стройку охраняли вооруженные дружинники. В городе говорили, что пожар — дело рук нэпачей, испугавшихся конкуренции государственной торговли. Милиция пыталась найти поджигателей, но безрезультатно. Так это дело и осталось нераскрытым…

…Однажды Борис в сумерках возвращался с урока музыки. Тускло мерцали на столбах электрические фонари, накрапывал холодный осенний дождик, изредка попадались прохожие. Борис продрог и мечтал скорее попасть домой. Дойдя до польского костела, он свернул в темный проулок, куда выходили сады и огороды. Так было ближе до квартиры Зислиных.

— Стой! — раздался позади приглушенный крик.

Борис вздрогнул и испуганно обернулся. К нему подбегал Левка Гринев.

— Ну, чего тебе? — стараясь казаться равнодушным, проговорил Парень Семена Палыча.

— Хочу попрощаться! — тяжело дыша, ответил Левка и схватил Бориса за плечо. — Последние суточки ведь гуляю по здешней земле.

— Пусти, Гринев! — произнес Борис решительным голосом, пытаясь оттолкнуть Левку.

— Не торопись! — захихикал тот. — Понял! Я с тобой, легавый, еще не рассчитался. Ты думаешь, докторский сынок, я забыл твою продажу? Не забыл. И решил на память у тебя пионерский галстучек выпросить… Расстегивай пальто! Снимай галстук!

— Как бы не так, — отступая от Левки, сказал Борис. — Галстука тебе не получить.

— Получу.

Левка размахнулся и ударил Бориса в грудь. Борис пошатнулся, папка с нотами выскользнула из его рук прямо в грязь.

Левка радостно оскалился и размахнулся второй раз… Ни он, ни Борис не заметили в пылу перепалки, как около них очутился Валька. В этот вечер Валька поздно возвращался от заказчика, жившего рядом с вокзалом.

— Чего это ты, Лев, развоевался? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил Валька, становясь между Борисом и Левкой. — Бежать не вздумай — достигну.

На какую-то долю секунды Левка оторопел.

— Так? — осуждающе покачал головой Валька и, нахмурившись, грозно цыкнул на Левку: — Собери бумаги!

— Сейчас, Валя, сейчас! — заторопился Левка и, нагнувшись, стал складывать ноты в папку, приговаривая: — Извини, друг Боря. Нечаянно задел… Темень кромешная.

— Так! — процедил Валька, когда Левка, гримасничая, передал папку Борису. — Нечаянно, выходит, задел?

— Нечаянно… Боря подтвердит! Подтверди, Боря. Ведь мы в школе с тобой даже за одной партой сидели. Чего молчишь?

— Обманываешь, — не обращая внимания на Левкины увертки, продолжал Валька, поднимая руку. — Глаза у меня кошачьи. Сам все видел!

— Не надо, Валюша, не надо! — испуганно закричал Борис, пытаясь удержать Вальку. — Чего с ним связываться.

— Ладно! Бес с тобой, — презрительно плюнул Валька, вытирая ладони о полу длинного кафтана, который ему пожертвовал дядя. — Благодарность скажи, что уезжаешь, не то… Пошли, Боба.

Примерно через полчаса в дом Оловянникова влетела разъяренная Ганна Авдеевна и напустилась на Александра Даниловича. Тот, догадавшись, что от него требуется, пригласил Левкину мать на кухню, где Валька ваксил дядины сапоги. И там без всяких объяснений Ганна Авдеевна схватила стоящий у печки веник и принялась лупить им Вальку по спине. Изумленный парень не знал, как и поступить: удары веником были не чувствительны, но обидны. Он хотел уже вырвать веник из рук Ганны Авдеевны, но Оловянников, растягивая рот до ушей, сказал: