Павел Ковалев - Андрейка

Наконец остановились, и гитлеровец приказал женщине присесть, нужно, мол, отдохнуть. Зинаида Антоновна подчинилась, и фашист заговорил:

— Мы расстреляйт вас, если не будет скоро на место...

— Зачем пугать? Надо двигаться, тогда успеем,— Зинаида Антоновна поднялась, всем своим видом показывая, как ей хочется помочь немцам добраться до Кургана.— Мне ведь самой надо к ночи в деревню вернуться.

Высокий гитлеровец, немного понимавший русский язык и потому ставший как бы переводчиком, кивнул головой в знак согласия, однако полный ненависти и подозрения взгляд, который он бросил на проводницу, не сулил ей ничего доброго.

Тронулись дальше. След в след за Зинаидой Антоновной шагали двое приземистых гитлеровцев. Они явно нервничали, как видно предчувствуя опасность, особенно после того, как их старший — этот длинный аист — стал держаться немного в стороне от проводницы, поручив им двоим неусыпное наблюдение за нею.

Изменилось настроение и у Зинаиды Антоновны, и не только потому, что в спину ей все время глядели черные, холодные зрачки автоматов, — приближалось место, где протекала река.

Зинаида Антоновна взяла немного левее, чтобы потом, добравшись до берега реки, пройти по нему еще несколько десятков метров и этим создать впечатление, будто сама она не очень хорошо знает дорогу, а потому и не смогла сразу выйти к реке. Была для этого и еще одна, не менее важная причина: надо было показаться партизанам дядьки Мартына именно с этой стороны. Ведь если с Андрейкой что-нибудь случилось и он не смог доставить письмо, партизаны с того берега все равно заметят и ее, и фашистов, а значит, успеют принять решение — подготовиться к встрече.

Метров за триста от реки под ногами стала хлюпать вода: начиналось болото. Пришлось Зинаиде Антоновне сворачивать с прямого пути, вести гитлеровцев в обход. А тем временем уже начинало смеркаться. До реки оставалось совсем немного. И как ни замедляла проводница шаги, она поняла, что все равно они слишком скоро подойдут к тому месту, где должно свершиться задуманное ею.

«А что, если Андрейка не успел предупредить наших или с ним что-либо случилось? Или вдруг партизан не окажется возле кладок, что тогда делать?»

Ответить себе на эти вопросы Зинаида Антоновна не могла. Да и времени на раздумье не оставалось. Одно было ясно: если план не удастся, придется вести гитлеровцев дальше, на ближайшие хутора. А что тогда будет с нею самой, об этом и подумать страшно...

Когда подошли к месту, где раньше был мост, а теперь остались лишь нетолстые жердины кладок для переправы да бугорок земли перед ними, длинный гитлеровец выскочил вперед и ткнул дулом пистолета в грудь проводницы:

— Стой, рус! Хочешь нас утопить? Болото, река... Никто здесь не ходит!

Зинаида Антоновна спокойно отвела пистолет рукой в сторону и без тени страха или сомнения ответила:

— Остался один километр, не больше. Отсюда рукой подать до местечка Курган.— Она махнула рукой на ту сторону реки: — Там нет никакого болота. А люди по этим кладкам все время ходят. Вы же сами велели вести кратчайшей дорогой.

— А кто мост взорвал? Партизаны? — не унимался долговязый.

— О партизанах я не слыхала, а мост взорвали красноармейцы при отступлении.

Верзила понял смысл ее слов и, о чем-то переговорив со своими солдатами, опять обратился к Зинаиде Антоновне:

— Если там нет Курган,— он махнул пистолетом в сторону густого кустарника, покрывавшего противоположный берег реки,— через полчаса тебе капут... Понимай?

Зинаида Антоновна спокойно кивнула головой:

— Есть там местечко, есть. Надо идти...

Долговязый гитлеровец первым вступил на кладки, приказав проводнице следовать за ним. Остальные фашисты тоже начали двигаться по переправе, и Зинаида Антоновна успела заметить, какими встревоженными и напряженными стали их лица. Все немцы держали оружие наготове.

Трудно найти слова, чтобы передать то, что происходило в эти минуты в душе у Зинаиды Антоновны. Ей представлялась страшная, в мучениях и издевательствах смерть по ту сторону реки. Узнав, что она привела их не в Курган, а совсем в противоположную сторону, к глухим хуторам, что водила несколько часов не случайно, а умышленно, гитлеровцы постараются как следует «отблагодарить» свою проводницу. О, на это они мастера! И одна только мысль немного успокаивала Зинаиду Антоновну: пока доберутся до первого хутора, станет совсем темно и можно будет попытаться убежать. Ведь недаром говорят — в темноте каждый кустик ночевать партизанку пустит.

Но тут же приходили новые, более радостные мысли — об успехе дела, о счастливом окончании задуманного. Не хотелось, совсем не хотелось Зинаиде Антоновне верить в то, что Мартын сейчас спит, не зная о приближении немцев. Нет, не такой он, дядька Мартын...

На этом и оборвались ее мысли: под ногами Зинаида Антоновна увидела знакомый пролом на узких кладках. Ага, значит, как раз середина. Ну, сейчас...

А вокруг стояла удивительная тишина. Послышалось, как под чьим-то сапогом оторвался и булькнул в воду комок засохшей грязи. Тихий этот всплеск нарушил таинственную тишь реки.

Зинаида Антоновна ловко переступила через пролом и приблизилась почти к самой спине верзилы, шагавшего впереди. Тот почему-то замедлил шаги. И в это мгновение грохнуло несколько выстрелов. Сердце Зинаиды Антоновны, истерзанное тяжелым ожиданием и тревогами, едва не разорвалось. Будто сквозь туман, увидала она, как долговязый гитлеровец начал поворачиваться к ней, одновременно поднимая руку с пистолетом. Но ударили новые выстрелы, и фашист полетел в реку. Что происходило позади, Зинаида Антоновна уже не видела...

Роман Томашук ходил все последние дни в хорошем настроении. Очень не терпелось ему поскорее выслужиться перед оккупантами, сообщить им точный адрес партизанского отряда. Вот и повадился Роман к бабушке Василисе: будто о здоровье ее проведать, поговорить о деревенских новостях, а на самом деле — выяснить, не пришел ли домой Андрейка, вырвавшийся из его рук, не вернулась ли его мать, Зинаида Антоновна.

До войны Роман был очень нелюдимым человеком. Работал бондарем, жил на хуторе возле самого леса, в деревню наведывался редко и еще реже вступал в разговоры с односельчанами. Зато после прихода гитлеровцев Томашук неузнаваемо изменился. Всем помнилось недалекое детство этого здоровяка. Отца его во время коллективизации раскулачили и выслали, он так и не вернулся, а Роман, в то время где-то или работавший, или учившийся, через год после раскулачивания приехал в родные места и — теперь это вспомнилось всем, кто знал его,— долго носился с какими-то бумагами, доказывая свои права на отцовское имущество.