Галина Галахова - Поющий тростник

Она очень удивилась тогда – как же так? Но герой стоял, склонив голову, и повторял, как заведенный, одно и то же: "Это я!" Его признание обернулось для нее высокой температурой и мыслью, что она теперь какая-то не такая. А виновник болезни бросал ей в окно белые мясистые ромашки и краденые горькие огурцы, посыпанные грязной солью из его карманов.

Так навсегда и остался в ее памяти горьковато-соленый привкус первой любви, и он нисколько не изменился, когда она сама, стоя под высокой сосной, сказала всем известные слова одному человеку, который промолчал и ушел из ее жизни, как когда-то потом она Ушла из чьей-то другой, передав тому другому, как по наследству, ощущение остолбенелости и горько-соленых слез…

Ничего не сказала Наталья Савельевна своим непримиримым ученикам, только, улыбнувшись, покачала головой, только от души им позавидовала.

– Наталья Савельевна, Гончаров мне на ногу наступил!

– А чего она мне в ухо шипит?!

Все шло своим чередом. Первоклассники справлялись со страшными неравенствами, научились слитно читать, выучили много новых стихотворений. Границы мира для них расширились, и они продолжали свой поход по великой математике, решая задачи тремя способами, над которыми даже родители ломали по ночам головы в своих тревожных взрослых снах.

Наталья Савельевна работала с большим подъемом и малыми ошибками. Гончаров прочно занял место в ее сердце, и былая хорошо скрытая неприязнь к нему сменилась чувством волнения за него и горячей заинтересованностью в его судьбе. Только как же помочь ему преодолеть свирепость? Его жестокие игры, драки принимали характер катастроф. Он устраивал побоища, не зная чувства пощады. В эти драки он сумел втравить Саню Иванова – самого безответного и безобидного из всех самых безобидных первоклассников.

Причина, по которой Гончаров стал яростно преследовать Саню, заключалась в том, что Саня сдружился с Соколовой. Саня принимал от нее почти материнскую заботу. Она заставляла его съедать до конца горячий завтрак, поправляла и застегивала куртку. На вешалке помогала Сане одеваться и натягивала на его плечи тяжелый ранец. Гончаров не мог понять их неожиданной тяги друг к другу и делал все что мог, чтобы ослабить эту дружбу, считал себя жестоко обманутым. Ведь Жирафа – лучшую книжку на свете дала почитать ему первому – значит, он и есть ее самый первый товарищ! Она просто права не имела никому больше говорить про эту книжку. А она говорила Сане про нее и даже читала ему вслух на перемене – он сам это слышал, собственными ушами, и сердце у него от этого чтения куда-то укатилось.

Вот и стал он Саню задирать. Но Саня по обыкновению струсил и на слова Гончарова: "Будешь приставать к Жирафе?" – отвечал: "Не буду!" Но от Жирафы не отходил и за это каждый день ходил битый.

Как-то раз в школу приехал психиатр для освидетельствования некоторых детей. Наталья Савельевна решила показать ему двух своих учеников – Гончарова, пугавшего ее своим диким и необузданным нравом, и Саню, который был в классе самым лучшим двоечником, несмотря на бесчисленные ее попытки столкнуть его с этого пьедестала. Вездесущая Лена Травкина непонятным образом узнала о намерение Натальи Савельевны и расписала ожидаемый визит в самых подходящих для такого случая красках.

Наверное, поэтому Федя бился в руках Натальи Савельевны, как большая хищная щука в руках рыболова.

– Я не пойду, Наталья Савельевна, зачем?! Я не псих, я отличник!

Но Наталья Савельевна успокоила его и повела к психиатру, и, когда она вела его, ей почудилось вдруг, что Федя вздохнул и сказал: "Эх, Наталья Савельевна!"

Она тогда подумала, что ослышалась, или, может быть, она тогда сама себе так сказала, но потом она все время жалела о своем решении, хотя в общем-то ничего страшного не произошло.

Психиатр был маленьким седым старичком с лохматыми белыми бровями и такой же пушистой бородой. Его глаза – живые, как капли ртути, – остановились на Феде, и Федя закричал не своим голосом:

– Не трогайте меня, я не псих!

– А кто такой псих? – весело спросил старичок и, запрокинув голову, засмеялся радостным смехом.

Федя с удивлением уставился на него и сказал:

– Ну какой на всех кидается.

– А ты?

– Я раньше был такой, особенно когда меня дразнили.

– Как же тебя дразнили?

– Свирепым Носорогом.

– Надо же! Очень опасное прозвище, – сказал старичок, прикрыв глаза ладонью, чтобы они не смеялись.

– Почему опасное? – заинтересовался Федя и перевел дыхание.

– Нагнись ко мне, Федя, я тебе открою тайну. Но смотри, чтобы никто ее не узнал.

Федя с опаской нагнулся к психиатру и услышал:

– Человеку с таким прозвищем угрожает большая опасность превратиться в настоящего носорога, если он будет продолжать драться и обращать внимание на тех, кто его дразнит. Об этом даже один писатель писал.

– Так что ж, ему совсем нельзя драться?

– В пределах нормы!

Федя ушел от психиатра и вернулся в класс под сильным впечатлением услышанного. Сколько ни пытали его первоклассники, он отвечал:

– В пределах нормы.

Сам он изо всех сил пытался понять, что значит драться "в пределах нормы". Не в силах справиться с решением, обратился за ответом к Соколовой, которая авторитетно заявила, что это значит – вести себя как остальные мальчишки и не вырываться далеко вперед.

Наталье Савельевне психиатр сказал, что Федя ему очень понравился и что мальчик не по годам физически развит. Но этот его разрыв с остальными исчезнет, как только проснутся в остальных дремлющие в них пока силы, и что Гончаров в скором времени превратится в овцу, потому что он один из тех счастливых и не подозревающих об этом людей, у которых сильно развито чувство собственного достоинства. И еще сказал, что из этого мальчишки в свое время будет толк. Возможно, он станет знаменитым хоккеистом, потому что доктор наблюдал за ним вчера вечером, когда он стоял в воротах, и он поразил доктора своим мужеством – так вот начисто и сразил. А живет доктор здесь, на Гражданке, в сороковых домах, поблизости.

Наталья Савельевна внимала врачу, как оракулу, но больше всего ее поразили слова про овцу, и она с удивлением спросила:

– Превратится в овцу?! Гончаров превратится в овцу?

– В будущем он должен намного смягчиться, и вы ему в этом поможете сами. Я в вас уверен! – засмеялся психиатр и обдал Наталью Савельевну таким пронзительным взглядом – как обнаружилось – очень синих глаз, что у нее мурашки побежали по телу, и она поняла испуг Гончарова и посочувствовала ему.

Когда теперь Наталья Савельевна смотрела на последнюю парту, где сидели Гончаров и Соколова, ей начинало казаться, что они самовольно нарушили границу первого "А" и перебежали к ней неожиданно из будущего, которое она рассчитала для них до третьего класса (дальше ей не хватило фантазии), и что цветут они, как яблони в весеннем саду – нежно и празднично.