Марцин Щигельский - Театр невидимых детей

Тетя Йола – самый толстый человек из всех, кого я встречал за всю свою жизнь. Даже считая тех людей, которых видел в кино и по телевизору. Она просто ужасно толстая! Наверное, толще ее нет на всем земном шаре. Это первая тетя, которую я так люблю, потому что чувствую, что она меня тоже любит. Правда любит – не притворяется и не из жалости. Так что я очень для нее стараюсь, и, говорят, делаю очень большие успехи, что само по себе здорово. Например, я уже почти не заикаюсь. Говорю тише, медленнее и редко кричу, хотя приходится прилагать жуткие усилия.

Раньше я часто кричал – конечно, не так, как Крикушка Анета, но все равно часто. И заикался, потому что говорил слишком быстро. Но причина не в том, что у меня что-то не в порядке с голосом. Просто, когда наконец удавалось заставить окружающих меня выслушать, я начинал торопиться, чтобы успеть сказать все, что собирался. Мне не хватало воздуха, а слова застревали в горле или убегали из памяти. Некоторое время ко мне даже ходил логопед, это такой специальный врач, который лечит речь, но от этих занятий получалось только хуже, потому что меня ужасно раздражали упражнения, которые он заставлял меня делать. Например, велел без конца повторять какие-то идиотские стишки или бессмысленные слова. А еще – втягивать воздух легкими, а не животом. По-моему, какая-то глупость, ведь человек не втягивает воздух животом, иначе бы он все время икал – как после газировки.

Тетя Йола не говорит мне, чтобы я не втягивал воздух животом. Она всегда умеет меня рассмешить. Ее интересует, что мне снилось, о чем я думаю, что люблю. Даже если я начинаю немного заикаться, она совершенно не раздражается и не пытается договаривать за меня слова – я это терпеть не могу! Улыбается и ждет, пока я сам закончу. Для тети Йолы это важно, я чувствую. Поэтому и для меня это стало важно. Я хочу, чтобы она была мной довольна.

– Когда я попросила нарисовать самых близких для тебя людей, я имела в виду портрет тех, кто тебе дорог. Настоящих людей, а не придуманных, – объясняет тетя Йола.

– Я понял, – отвечаю я, изо всех сил стараясь не повышать голос. – Но я имел в виду другое.

– Что же?

Я открываю рот, но тут же закрываю. Чувствую, что снова начинаю волноваться. Вот всегда так, всегда! У меня в голове все есть, я все понимаю, но, когда пытаюсь объяснить, нужные слова куда-то деваются.

А ведь я знаю миллион слов! Куда же они деваются в такие моменты? Я краснею и молчу или начинаю заикаться. Из-за этого некоторые ребята думали раньше, что я – «чокнутый».

Я что хотел сказать? Что прекрасно знаю, зачем нужны эти рисунки! Можно подумать, мало мы рисовали всякой всячины, когда приходили психологи со своими тестами. Да сто тысяч раз! При желании я мог бы нарисовать такой рисунок на пять с плюсом, поскольку уже отлично разбираюсь, что нужно, чтобы получить высокий балл. Надо нарисовать сначала себя, потом тетю Йолу. Еще на рисунке должны быть Неваляшка, тетя Директор и желательно еще кто-нибудь из взрослых, например дядя Бухгалтер, которого, впрочем, я и в самом деле люблю. Все мы должны держаться за руки и широко улыбаться, цвета должны быть веселыми, небо – синим. И еще надо нарисовать наш «Молодой лес», какие-нибудь деревья и солнце. Психолог посмотрел бы на этот рисунок, поулыбался, покивал головой, а потом сделал бы в моем личном деле пометку, что я суперадаптированный, суперуравновешенный и супернормальный ребенок – ну почти как из обычной семьи!

Так что, если бы пришел психолог или врач, я бы и нарисовал такой рисунок – чтобы от меня отстали. Но для тети Йолы я хотел нарисовать что-то настоящее, что-то действительно от всего сердца. Конечно, моя семья не живет в созвездии Кассиопеи! Потому что нет у меня никакой семьи, я это отлично знаю. Но почему я не могу думать, что они там? Ведь я не убегу и не полечу к ним, потому что у меня нет ракеты, – впрочем, пока вообще еще не изобрели космический корабль, на котором можно улететь так далеко!

Этим рисунком я хотел показать, чт о для меня по-настоящему важно. Звезды! Может, у меня и нет никаких родных, ни одного своего человека, но ведь звезды принадлежат всем и каждому! Я отлично разбираюсь в звездах, прочитал о них кучу книг, некоторые очень сложные, совсем взрослые! Я уже различаю многие созвездия, даже могу отыскать их на небе! Я бы все отдал за настоящий телескоп и возможность смотреть через него на ночное небо…

Нужно было вначале телескоп нарисовать! Тогда бы тетя Йола скорее поняла, что я имел в виду!

– Пять часов, – говорит тетя Йола. – Уроков много задали?

Я качаю головой – мол, нет, не много, завтра ведь свободная суббота и в школу идти не нужно. На понедельник что-то задали, но до него еще два дня. Я люблю, когда суббота – выходной, и очень обрадовался, когда узнал, что скоро все субботы будут такими – по телевизору передавали, что с начала следующего года. Пока что у взрослых и школьников свободна каждая вторая суббота.

– Ну, тогда я больше не буду тебя мучить, – заявляет тетя Йола. – До ужина можешь делать что хочешь.

Меня зовут Михал, фамилия Шимчик. Я родился 10 февраля 1971 года в Катовице. Мою маму звали Зузанна, а папу – Михал, так же, как меня. Но я их не помню, потому что оба погибли в аварии, когда ехали на автобусе в Бытом – смотреть новую квартиру, которую им дали. То есть которую нам дали, я ведь тоже должен был там жить.

Моя мама была медсестрой и работала в больнице, а папа работал в шахте, но не шахтером, а в администрации – все это записано в моем личном деле, я знаю, потому что иногда прихожу к тете Директору и прошу мне его показать. Она почти всегда разрешает, если только не очень занята. Я уже на память выучил все, что там написано, и у меня есть целых семь фотографий моих родителей и три – бабушкиных, а еще восемь снимков разных людей, о которых я не знаю точно, кто они такие, но очень может быть, что это тоже мои родственники. Я храню эти фотографии в сером конверте, который лежит на моей полке на складе, чтобы ребята не испортили.

Здесь, в «Молодом лесу» в Семяновице-Слёнске, я живу уже почти четыре года. Раньше я жил в доме малютки в Рыбнике, а до этого – у бабушки, но я то время не помню. Моя бабушка заболела и умерла, когда мне было три года, потому что она была очень-очень старенькая. Ей был восемьдесят один год, она родилась еще в девятнадцатом веке! Оказалось, что меня некому взять, так что я попал в дом малютки, где было очень плохо, но терпимо. Когда мне должно было исполниться семь лет, меня перевели сюда – таких больших детей в Рыбнике не держат. Здесь мне тоже было плохо, ну, во всяком случае сначала. Где-то с год, пока в «Молодой лес» не пришла работать тетя Йола, а в моей группе, которая называется «Сан», не появился Неваляшка. Теперь у меня тут жизнь вполне сносная, во всяком случае обычно.