Евгений Титаренко - На маленьком кусочке Вселенной

Весь камень был завален будущими экспонатами Ксаниного гербария. Кажется, деревца не осталось вокруг, с которого бы Димка не собрал дань. Успокоился он, когда уже некуда стало класть ветки, тем более – присесть.

Ксана смеялась. Весь этот день она смеялась много и радостно. Пока Димка грабил деревья, она копошилась в траве, извлекая, чтобы не повредить, тонюсенькие ниточки корешков каких-то неведомых Димке былинок.

– Ну разве я донесу это!

– А я половину домой возьму, – решил Димка. – Потом отдам тебе.

Освобождая место, он, долго не думая, сдвинул ветки на противоположный край камня, отчего добрая половина их свалилась на землю

– Садись, Ксана, перекур!

Оба сели. Димка от лазанья по деревьям дышал, как после трехкилометровки.

– Уморился?

– Чуть-чуть, – сказал Димка.

– У тебя все волосы в паутине.

Димка достал расческу и принялся выгребать из своей шевелюры лесной мусор.

Они пришли на поляну вместе. Встретились в поле, за конефермой, и вместе поднимались на безымянную.

Чтобы не тащить домой лишнего груза, Ксана взяла на колени несколько веток, стала выбирать в гуще листьев наиболее интересные. Правда, у нее на это был какой-то свой взгляд, так что Димка, с минуту понаблюдав за ее работой, не уловил принципа.

Лес в ярко-желтых лучах солнца поднимался над пожухлыми травами, и покой его был чуткий, как струна: только тронь – и, долгий, медленно затухая, полетит над землей радостный звук.

– Давай завтра опять сюда придем, Ксана!

Ксана опустила руку с листьями на колено и посмотрела виноватыми, неожиданно грустными глазами.

– Чего ты? – спросил Димка.

– Боюсь я, Дима… – Она повторила: – Боюсь…

Димка сразу насупился:

– Кого боишься?

– Не кого, Дима… А просто боюсь. Всего. Ведь так нельзя, Дима. Мы как воры с тобой, как преступники какие-нибудь. Даже вот прийти сюда – такой круг сделали… А что мы украли, а, Дим?

Димка резко поднялся, прошел мимо Ксаны, шурша сухими стеблями разнотравья, вернулся.

– Ну и что?! Ну и пусть! А назло всем!

– Кому назло, Дима?

– А всем! – сказал Димка. – Подряд!

Ксана улыбнулась:

– Ты как маленький!

– Никакой я не маленький… – ответил Димка, в задумчивости ероша волосы. – Знаешь что, Ксанка? Давай сбежим с тобой!

– Куда? – спросила Ксана. (И это «куда» она произнесла, как его имя, немножко по слогам. Причем со смехом и грустью одновременно.)

– А куда-нибудь! – сказал Димка. – Убежим – да и все. Места на земле мало, что ли? Хоть на Камчатку! Или на Сахалин.

– А что мы там будем делать?

– Что… Я работать пойду, ты будешь учиться! Дело себе найдем.

Ксана задумалась. Потеребила кончик косы.

– Страшно, Дима… И знаешь… – Виновато глянула исподлобья. – Маму жалко…

Димка сразу потух. Разочарованно сел рядом.

– Ксанка, Ксанка… – Отвернулся. – Какая ты…

– Обиделся?

– Чего обижаться? Но в этом деле надо быстро: решил – и раз-два. Сейчас бы вышли на дорогу с тобой – и ходу, куда глаза глядят!

Ксана засмеялась.

– И камень бы оставили? И дуб?

– Камень бы я понес… – подумав, сказал Димка. – А дуб… Ну, и дуб потом.

Ксана уткнулась лицом в пахнущие осенью листья.

– Не сердись на меня, Дима.

– Никто на тебя не сердится.

– Мы, знаешь, мы завтра не сюда пойдем, а в парк. Ладно? Послушаем издалека… А, Дим?

Димка внимательно посмотрел на нее.

– Ладно!

Димка стал помогать Ксане перебирать листья. Попросил только разъяснять ему, что годится, что нет.

– А ты выбирай, какие тебе нравятся. Я так потом и помечу, что твои, – сказала Ксана.

Но Димке они нравились, кажется, все подряд.

– Я вот, Ксана, не завтра – послезавтра закончу тебе приемник, с утра до вечера буду передавать что-нибудь! – размечтался Димка. – А для контроля буду спрашивать, какую пластинку крутил в одиннадцать часов двадцать две минуты?

– Мне так и отойти нельзя будет! – сказала Ксана

– Нельзя, – согласился Димка

Домой возвращались ближе к вечеру, когда в лесу еще был закат, а для Ермолаевки солнце уже село. Возвращались мимо Холмогор и остановились, чтобы распрощаться, на подходе к дамбе.

– У тебя тут, говорят, жених?.. – Димка показал головой в сторону Холмогор.

– Уже где-то слышал?

– А я про тебя все сведения собираю, – сказал Димка, – где, что, как…

– Ну, и насобираешь глупостей всяких!

Она прижимала к себе ворох осенних веток и разговаривала, косясь из-за них на Димку, как из укрытия.

У Димки тоже были ветки, но Димку они не стесняли. Ксана заметила:

– Что ты как веник их держишь?

Нравилось Димке, когда она поучала его. Что-то заботливо-снисходительное появлялось при этом в голосе ее, в глазах, в движении головы, вроде бы Димка перед ней – ребенок, а она – опытная-преопытная… Но ветки свои он все же поднял вверх листьями.

– Я, Ксанка, глупостей не собираю, только факты. Пойдем посидим еще на дамбе!

– Поздно, Дима…

Димка разочарованно помолчал.

– Хорошо сегодня было? – спросил Димка.

Она кивнула. Потом спросила:

– А тебе?..

Димка набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать, как здорово было ему, но только выразительно посмотрел на Ксану и выдохнул, не найдя слов.

И оба засмеялись. И Ксана почему-то спрятала свое лицо за ветками, оставив одни глаза.

– Я, Ксана, вообще плюну на школу, подамся в Тарзаны, а?

– Горе с тобой, – сказала Ксана.

Они долго расставались. И расстались, не ведая, что им предстоит.

Сана ждала дочь. Слышала, как она вошла, как разулась у входа. Скрипнув половицами, прошла в свою комнату. Некоторое время Сана еще побыла на кухне, прислушиваясь. Но из комнат больше не донеслось ни звука.

Сана повесила на гвоздь полотенце, которым только что протирала посуду, вышла в горницу…

Положив на стол ворох ветвей, листьев и переплетя пальцы расслабленных рук, дочь стояла без движения спиной к двери и, глядя в неведомую точку над столом, не слышала или не хотела слышать, как подошла к ее комнате мать.

Переступив с ноги на ногу, Сана осторожно спросила:

– Где ты была?..

Звук ее голоса как бы разбудил дочь.

– В лесу, – не оборачиваясь, ответила Ксана. И начала медленно стаскивать через голову свитер.

Сана опять в нерешительности переступила с ноги на ногу.

– Одна?..

Свитер упал на кровать за спиной дочери.

– Нет… – сказала Ксана. И, сомкнув руки перед собой, застыла в прежней позе. В одной белой сорочке, без свитера, она выглядела намного беспомощнее и слабей…

Мать думала, Ксана что-нибудь добавит к своему «нет», но та молчала. Опустив плечи, глядела прямо перед собой и молчала.

Тогда робкими шажками Сана вошла к дочери и, боясь услышать ее ответ, спросила изменившимся голосом: