Лидия Чарская - За что? Моя повесть о самой себе

Лили теперь четырнадцать лет, и она ужасно ломается, корча из себя взрослую.

Мне досадно, что она смеется над моим нарядным платьем, которым все, по моему мнению, должны восхищаться.

– Лучше быть одетой как я, чем ходить с голыми ногами! – отвечаю я заносчиво.

Лили заливается громким смехом:

– Вот глупышка! Мой костюм – последнее слово моды, в Англии все девочки ходят так. Это считается le dernier cris de la mode! [11] Последний крик моды (франц.). Какая она наивная, не правда ли? – отвратительно прищурившись, прибавляет она, обращаясь к нарядным девочкам.

Нарядные девочки молча усмехаются. Я вне себя от ярости.

Как она смеет называть меня «наивной»! Меня, принцессу!

– Лучше быть наивной, нежели такой… бесстыдницей, – говорю я дерзко, кивая на голые ноги Лили.

– А-а-а-а! – тянет она значительно. – Ты совсем дурочка, право, – и обдает меня презрительным взглядом.

Затем она обращается ко всем с самой любезной улыбкой:

– Еще успеем сыграть до обеда одну партию в крокет. Allons, mesdames et messieurs! [12] Пойдемте, мадам и месье! (франц.)

– А ты не будешь разве играть с нами? – подбегает ко мне Вова, видя, что я не иду с другими.

– Не хочу! – упрямо говорю я. – Я ненавижу крокет.

– Очень любезно! – насмешливо цедит сквозь зубы Лили.

– Во что же ты хочешь играть? – допытывается именинник.

Мне он решительно сегодня не нравится. Я вижу, какими восхищенными глазами он смотрит на Лили, как подражает ей, на французский манер не выговаривая «р» и «л», и мне досадно на него, ужасно досадно! К тому же хорошо знакомый мне мальчик-каприз уже около, бок о бок со мной, и шепчет мне в ухо: «Конечно, не стоит играть! Что за радость бить молотками по шарам и смотреть, как они катятся?»

И я говорю, угрюмо глядя на него исподлобья:

– Не хочу играть в этот глупый крокет, предпочитаю играть в солдаты.

– Comment? [13] Как? ( франц .) – в один голос вскрикивают обе нарядные барышни и кавалерийский юнкер.

– В солдаты, – повторяю я, – что, вы не понимаете, что ли? До того офранцузились, что по-русски понимать разучились.

И я резко отворачиваюсь.

Громкий хохот служит мне ответом. Кавалерийский юнкер хохочет басом, нарядные барышни – даже повизгивают, Лили так трясет головой, что все ее кудри пляшут какой-то невообразимый танец вокруг ее покрасневшего от смеха лица. Гимназист и кадеты легонько подфыркивают и прикрывают рты носовыми платками.

И даже серьезная Наташа улыбается своей тихой улыбкой.

– Нет! Нет, это великолепно. Девица желает играть в солдаты! – кричит юнкер, трясясь от смеха.

Противные!

«Ах, Господи, и зачем только меня привели сюда! – тоскливо сжимается мое сердце. – Скажу Солнышку, что никогда не приду сюда больше».

И, круто повернувшись спиной к «противной компании», как я мысленно окрестила Вовиных гостей, я иду по дорожке сада.

Вокруг меня розы, левкои и душистый горошек. Пчелы и осы жужжат в воздухе. Приторно, одуряюще пахнет цветами.

На повороте аллеи мелькает белый китель отца.

– Солнышко! – кричу я неистово, бросаясь к нему со всех ног. – Не бери меня больше сюда, здесь противно и скучно. Солн…

Я обрываю свой крик на полуслове, потому что мой отец не один. С ним высокая худенькая девушка с огромными иссера-синими, как у отца, близорукими глазами, очень румяная и гладко-прегладко причесанная на пробор.

Что-то холодное, что-то высокомерное было в ее тонком, с горбинкой, носе и в серых выпуклых глазах.

– Кузина Нелли, – говорит Солнышко, обращаясь к черноволосой девушке, – вот моя девочка, полюбите ее!

Девушка приставляет черепаховый лорнет к глазам и внимательно смотрит на меня.

– Какая нарядная! – говорит она сдержанно.

Сама она одета очень скромно во что-то светло-серое. Костюм, однако, сидит на ней безукоризненно.

Она протянула мне руку. Я нерешительно подала свою. Быстрым взглядом обежала она мои пальцы, и вдруг брезгливая улыбка сморщила ее губы.

– По кому ты носишь траур, дитя? – спросила она, слегка улыбаясь.

Я не поняла сначала, о чем это она, и робко взглянула на Солнышко. Лицо отца было залито румянцем смущения. Тогда я, недоумевая, взглянула на свои пальцы. Ничего, решительно ничего особенного не находила я в этих тоненьких, красноватых детских пальчиках, если не считать резких черных полосок под ногтями на самых концах. Но, взглянув сначала на отца, потом на молодую девушку и, наконец, снова на пальцы, я сообразила, что именно на черные полоски и обратила внимание Нелли, и они-то и вызвали ее замечание.

Я вспыхнула и смутилась не меньше папы.

– Такая нарядная хорошенькая девочка и такие грязные ногти! – проговорила между тем Нелли своим бесстрастным голосом, от которого мурашки забегали у меня по спине.

– Как же тебе не стыдно приходить в таком виде в гости? – произнес с укором отец.

– Папа Алеша! – вырвалось у меня. – Я не виновата… я торопилась…

– Что это? Как она вас называет, Alexis? – удивленно спросила Нелли. – Па-па A-ле-ша! – протянула она, и голос ее дрогнул от затаенного смеха.

Ну, уж это было слишком! Она могла возмущаться моим нарядом, моими грязными ногтями, но… смеяться над тем, как я называю мое Солнышко?! Какое ей до этого дело?

Я уже готова была ответить ей какой-нибудь резкостью, как вдруг из-за поворота аллеи выбежал поручик Хорченко, один из часто бывавших у нас товарищей моего отца. Это был веселый человек, охотно шутивший и игравший со мной. И мы были с ним добрыми друзьями.

– Ага, вот вы где, моя маленькая невеста, – проговорил он, вырастая передо мной, как Конек-Горбунок перед Иванушкой. – Осмелюсь ли я надеяться на счастье вести вас к столу? – дурачась и смеясь, он подставлял мне руку «калачиком».

Вмиг и моя стычка с детьми, и неприятное знакомство с теткой – все было забыто. Я подала руку своему кавалеру, и мы, смеясь, пошли вперед.

За столом мой веселый кавалер посадил меня подле себя, накладывал кушанья и пресерьезно уверял, что у него в Малороссии, как у злодея Синей Бороды, четырнадцать жен томятся в подземелье замка, а я буду пятнадцатой. Я хохотала, как безумная. Мне было ужасно весело!

– А знаете, Михаил Лаврентьевич, – совершенно разойдясь, очень громко проговорила я, бросив торжествующий взгляд на Нелли, которая сидела около моего Солнышка, – я охотно поехала бы с вами и стала бы пятнадцатой женой Синей Бороды. Ведь вы не стали бы упрекать меня за не совсем хорошо вычищенные ногти, как это делают некоторые классные дамы?.. Не правда ли?

Я увидала, как при этих словах вспыхнуло и без того румяное лицо Нелли, – и втайне торжествовала победу.

Обед прошел весело и оживленно. Правда, у меня было не совсем хорошо на душе после злополучных сцен в саду, но я умышленно громко разговаривала и хохотала, чтобы показать Вове и его компании, как я веселюсь, как отлично себя чувствую и без них.