Лидия Чарская - За что? Моя повесть о самой себе

– У нее поразительные глаза, mesdames! – сказала высокая бледная девушка с длинным лицом.

– Точь-в-точь как у королевы Марии-Антуанетты, судя по картине…

– Нет, у Екатерины II были такие же, – задумчиво протянула черноглазая красавица с восточным лицом.

– А ресницы, mesdames! Ресницы точно стрела!

– «И тень от длинных ресниц упала на бледные щеки юной красавицы», – продекламировала толстенькая брюнетка со вздернутым носиком и мечтательными глазами.

– Душка! Восторг, что за ребенок! – и снова град поцелуев посыпался на мою голову, щеки и губы.

Я чувствовала себя как зверек, которого рассматривали и тормошили эти милые, но совсем чужие мне девушки. Горячий румянец пятнами проступил у меня на щеках. Я готова была уже просить тетю Лизу увести меня отсюда, как вдруг нежный, чарующий голос раздался за нами:

– Ну, что вы мучаете девочку, совсем затерзали бедняжку, – сказал кто-то позади нас.

Я быстро обернулась.

Невысокая, полная девушка, миловидная, с огромными печальными глазами и очаровательнейшей улыбкой, стояла передо мной. Она была далеко не красавица, но что-то необъяснимо милое было в этом смуглом личике, покрытом еще пушком юности, в нежно очерченном свежем ротике и в пленительной, ласковой и грустной улыбке.

– Ах, какая прелесть! – произнесла я, глядя на смуглую девушку восторженными глазами.

Все рассмеялись невольно – и девушки в сером, и тетя Лиза. Потом тетя Лиза спросила у пепиньерок:

– A мадемуазель Грейг можно видеть?

– Мадемуазель Грейг и есть, верно, та старая дева, которую мне берут в гувернантки? – спросила я самым невинным тоном, не обращаясь, собственно, ни к кому.

– Нет, мадемуазель Грейг – гувернантка этих барышень, – едва удерживаясь от улыбки, сказала тетя Лиза, – а твоя будущая наставница находится здесь, среди этих барышень…

Я не верила своим ушам.

– Как! – обрадовалась я. – У меня не будет злой старой девы с крючковатым носом и совиными глазами?

– Не будет, – лукаво улыбнулась черноглазая красавица, особенно нежно поглядывавшая на меня, – если ты сумеешь угадать, которая из нас Катиш Титова – гувернантка, приглашенная твоим отцом в ваш дом…

– А-а-а-а! – протянула я и тряхнула кудрями, как делала всегда в минуты затруднений. Глаза мои забегали по молодым лицам. Вот черноокая смуглянка, первой заговорившая со мной… Она и красива, и добра… Но я бы не хотела ее иметь гувернанткой. Слишком уж она великолепна…

Вот белокурая девушка с мечтательными, восторженными глазами. Она говорила о том, что мои глаза похожи на глаза казненной французской королевы… Тоже не то. Эта так и будет душить меня своими поцелуями… И надоест мне очень скоро.

Вот серьезная, бледная, длиннолицая девушка, но она так нервна и болезненна на вид, что, наверное, не сделает и шагу со мной по саду от головной боли… Вот рыженькая, вот шатенка, опять белокурая… Которая же из них?

Вдруг глаза мои встретились с нежными печальными глазами той, что подошла к нам позже всех. Ее очаровательная улыбка блеснула и тотчас утонула в ее удивительно глубоком взоре.

О, как я могла сомневаться и выбирать! Как я могла искать среди других ту, улыбка которой покорила меня в первую же минуту!

– Катиш – это вы! – воскликнула я, бросаясь на шею смугляночке.

– Отгадала-таки! Как это ты отгадала, девчушка моя ненаглядная? – прозвучал ласково надо мной ее чарующий голос, и до слез растроганная пепиньерка Екатерина Сергеевна Титова крепко сжала меня в своих объятиях.

Поздние розы цветут и благоухают… Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим с Катиш… Она чуть ли не в сотый раз объясняет мне, сколько видов причастий в русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зеленую муху, попавшую в сети паука.

Хотя уже начало сентября, но теплынь стоит такая, что мы целый день проводим на воздухе – учимся, читаем и обедаем в саду. Учусь я значительно лучше. Решено, что в середине зимы, как только я подготовлюсь, меня отвезут в Петербург, в институт, но не в Николаевский, где воспитывалась Катиш, а в Павловский [18] Павловский институт – женское учебное заведение для благородных девиц. . Я это отлично знаю и ничуть не огорчена этим. Катиш сумела привить мне интерес к той таинственной жизни, где несколько сот девочек растут и развиваются среди подруг. И потому я заранее знаю, что меня полюбят там и мне будет хорошо. Разве можно не полюбить «маленькую принцессу»? Недаром Катиш с первых же дней едва не потеряла голову от моего ума, находчивости, резвости…

Вот только насчет уроков… Все мне не даются противные спряжения и эти причастия и деепричастия! Но Катиш терпелива, как ангел, и умеет увлечь меня. Зато я люблю ее ужасно, мою милую Катиш! Она такая молоденькая, такая чудесная, кроткая, она скорее друг мне, чем гувернантка. Вот вам и старая дева с крючковатым носом! Теперь я знаю, что тети нарочно запугали меня, чтобы сделать мне приятный сюрприз, когда моя гувернантка окажется молоденькой и хорошенькой. С Катиш я стала учиться прилежнее. Вот только сегодня мне что-то не везет. Но я знаю, отчего это. К нам приехали кузины, бывшие институтки, Оля и Вера Соснины. Оля – подруга Катиш по институту, Вера – бывшая «павлушка», воспитанница Павловского института, то есть такая же, какой вскоре стану я. Они обе такие жизнерадостные, веселые. Они весь дом наполнили своими молодыми голосами. С тех пор, как они приехали, стрелки-офицеры проводят у нас целые дни. Даже Хорченко отстал от меня и перестал меня дразнить своей невестой и не отходит от Веры, стройной белокурой девушки с бойкими глазами и с такой толстой косой, что все невольно ахают, когда видят ее.

Оля совсем другая. Есть что-то меланхоличное в ее томных серых глазах, в грациозных, размеренных движениях. Вера – хороший боец, разбойник; Оля же очаровательна своей женственностью. Я ужасно люблю их обеих!

Вот они ходят по саду. Вера хохочет и закидывает назад голову, и без того отягощенную ее гигантской косой. Оля улыбается, и ее нежный голосок звенит по всему саду. Я знаю, о чем они говорят: сегодня бал в белом доме, и все они едут туда: и тетя Лиза, и кузины, и Катиш. Солнышка не будет. Он уехал в Гатчину с визитом к родителям этой противной Нелли Роновой. Он приедет завтра, а пока… О, эти надоевшие причастия и деепричастия!..

– Ага! Вы еще учитесь, маленькая мученица! – заглянув к нам в сиреневую беседку, говорит Хорченко. – Да бросьте вы ее терзать, Екатерина Сергеевна! – просит он, умоляюще глядя на мою воспитательницу. – Вы уморите девочку! Смотрите, позеленела вся…