Лариса Шевченко - Надежда

Наташа худенькая, сероглазая, вздернутый носик усыпан веснушками. По лицу, по выражению глаз и по тому, как она сидела, сложив руки на коленях, было видно: девочка тихая, скромная. Что произошло с ней?

Оля начала первая:

– Пойдем гулять?

– Мне сегодня не хочется.

– Мама не пускает или заболела? – будто ничего не знает, допытывалась Оля.

– Настроение плохое. А мама не запрещала. Я виновата перед ней, даже на улицу не тянет.

– Может, чем помочь?

– При чем тут вы? Просто я глупая.

– У нас у всех ума не палата. Расскажи, что приключилось? – попросил Толя.

– Мама притащила из леса мешок груш-дичков. Зрелые плоды засыпала в бутыль и поставила в ведре с водой на электрическую плитку. И что меня в сарай потянуло? Зачем в ведро сунула палец? Всего на секундочку опустила! И тут.... Помню только, как стекло зазвенело, ведро с грохотом упало, и что-то ярко вспыхнуло. Очнулась на куче угля. Он у другой стены сарая сложен. Как туда попала, сколько лежала, не помню. Мама бросилась ко мне, ощупала, во двор вытащила. Тут я совсем пришла в себя и заревела. А мама тоже ревет и по попе меня лупит.

– Как это – ревет и лупит? – удивилась я.

– Ревет от радости, что жива осталась, а бьет от нервов. Усталая пришла из лесу… Перебирала груши, радовалась, что зимой чай с вареньем будем пить.... И чего я такая глупая?

– Не глупая, а любопытная, – объяснил Толян. – Давай, мы груш твоей маме натаскаем из лесу. Я знаю, где растут. Ух, они вкусные!

– А вам не нагорит от воспитателей?

– Мы вольные казаки!

– А не страшно в лесу без взрослых?

– Днем-то? Ерунда!

– Тогда и я пойду с вами.

– Зачем тебе лишний раз маму волновать? Сюрприз ей сделаем. Сами пойдем в лес. Да?

Толян глянул в мою сторону. Я кивнула.

УЧИТЕЛЬНИЦА ТАНЦЕВ

Зашла в актовый зал. Старшеклассники разучивали песни, придумывали пирамиды. Приятная обстановка. Сижу и как бы сама участвую во всем: болтаю ногами в такт музыке, в пирамидах мысленно стою на самом верху.

В дальнем углу увидела полноватую девочку со странными неуклюжими движениями. Она пыталась сделать изящный жест рукой, но растопыренные пальцы смешно торчали во все стороны. При низком поклоне, спина становилось выпуклой, круглой. Худенькая женщина терпеливо объясняла ученице, как правильно выполнять упражнения.

– Зачем ее мучить? – удивилась я. – Столько других девчонок кругом! Наверное, и меня в танце можно сравнить с козой на мокрой глине?

Девочка присела отдохнуть. Женщина обняла ее за плечи и поцеловала в затылок. А когда толстушка ушла, я подошла к учительнице и спросила:

– Не получается у нее?

– Мне хочется из Лидочки сделать принцессу.

– Она тоже хочет?

– Иначе не взялась бы, – улыбнулась учительница. – Лидочка – моя племянница по линии мужа. Содержать ее мне не под силу, а помочь сделать из нее человека я обязана.

– Ничего у вас не получится. Знаю ее. Учится плохо. Девочки рассказывали, что мозгов у нее маловато.

– И вы ей об этом напоминаете?

– Нет, что вы! Такое нельзя говорить. Она же не виновата. Ей помогают уроки делать.

– Вот и я стараюсь помочь. Возможно, многого она не сумеет достичь, но чему научу, очень понадобится ей в жизни. Каждый что-то должен уметь делать очень хорошо, лучше других. Тогда сам себя будет ценить и к нему станут относиться с уважением. Поверь! Через меня столько всяких детей прошло! Иногда из менее талантливых замечательные танцоры выходили. А некоторые, даже с божьей искрой, ничего не могли достигнуть – не умели и не хотели трудиться. Не ценили свой талант.

– Если бы каждому ребенку так повезло с учителем, то плохих детей не было бы?

– Возможно.

– У меня тоже очень хорошая учительница Анна Ивановна, – сообщила я радостно.

– А кем ты хочешь стать?

– Не знаю. Наверное, воспитателем в нашем детдоме. Но я больше взрослых люблю. Только злых, хитрых и глупых не понимаю и боюсь.

– А как ты отличаешь: умный человек или нет?

– Так видно же! Один говорит, и сразу все в голову и на сердце ложится. Всю жизнь слушала бы. А другой – все попусту. Еще к лицам приглядываюсь, поведение наблюдаю.

– Ты ко всем обращаешься с вопросами?

– Что вы, я больше слушаю! А спрашиваю, если только что-то непонятно или удивительно. И в основном у интересных людей, таких как вы.

– И все отвечают?

– По-всякому. Случается, что и обругают, но я не обижаюсь. Люди разные. Я и сама, то молчу целый день, а то как «прорвет» – не остановишь. На скамейке в парке люблю сидеть. Такого наслушаешься! Мне кажется, мужчины или совсем умные, или совсем непутевые, те, которые только о водке и футболе говорят. А женщины, если даже не очень умные, то все равно с ними интереснее.

– Скамейки в парке – твои своеобразные университеты. У многих людей нет времени для прогулок по паркам, и ты с ними не общаешься. А вообще-то, запомни: хороших людей больше.

– Я про Лиду спросить хочу. Почему она учит цыганский танец, а не русский?

– Ей захотелось что-нибудь особенное.

– На летней эстрадной площадке я видела аргентинский танец. Вот уж особенный! И очень красивый.

– Аргентинский ей не одолеть. В нем много пылкости, темперамента. Я подбираю детям танцы близкие им по духу. У Лиды русская душа. В наших народных танцах много юмора, бесшабашности. Они чем-то схожи с цыганскими… А ты любопытный экземплярчик. С тобой бы особо заняться. Люблю эксперименты! Изучать детей, их психику – мое хобби. Что ж, девочка, желаю тебе найти себя.

Учительница танцев улыбнулась мне и ушла. А я продолжала сидеть, переполненная впечатлениями от разговора.

НЕ СМЕЮ МЕЧТАТЬ

Рядом с почтой находится больница «скорой помощи». Я не люблю смотреть в ее сторону. Крови не боюсь. Видеть боль и страх в глазах больных и родственников не могу. Но два случая, происшедшие в один день, не прошли мимо меня.

Случилось это до завтрака. Мне не спалось, и я, прошмыгнув мимо дежурной, отправилась в парк. Было прохладно, сыро, серо. Мое внимание привлек странный человек, быстро взбиравшийся по крутому склону. Невысокий, худой. Лохматые, светлые волосы клоками торчали во все стороны. Он в нижнем белье и босиком. На ладонях вытянутых неподвижных рук лежал ребенок. Белая пеленка развевалась на бегу, то оголяя, то прикрывая маленькое синюшное тельце.

Меня поразило каменное лицо человека с выпученными стеклянными глазами. В них застыл жуткий страх. Верхняя половина тела была почти неподвижна, только ноги стремительно несли его к больнице.

Я долго не решалась подойти к железной ограде больницы. Во дворе было тихо, сонно. Лишь дворничиха монотонно чиркала обтрепанной метлой по асфальту.

– Тетенька, вы видели здесь дядю в исподнем (нательное белье) с ребенком на руках? Что с маленьким? Он выживет?