Лариса Шевченко - Надежда

– Не знаю. Я ничего не чувствую.

– И не помнишь, как в закутке оказалась?

– Я и взрыва не слышала.

– Дай голову пощупаю. Может, там шишка или рана… Все в порядке. У тебя, наверное, легкая контузия. Это не страшно. Скоро пройдет.

Несколько дней я ходила «заторможенная», а потом опять стала нормальной. Щека долго болела, но меня это уже не беспокоило.

– Хорошо, что на лице следов не осталось, – сказала Наташа.

– Мне тоже с этим повезло. Только вот на теле…

Она распахнула кофточку, и я вздрогнула. Вся грудь Наташи была изрисована глубокими розовыми и синими шрамами.

– Мамка с маленькой сестренкой на руках в магазин побежала. А я чаю захотела. Наклонила кипящий чайник, а он свалился на меня. Папка в усмерть пьяный лежал на кровати. Мамка нашла меня на кухне без сознания. Мне тогда пять лет было.

– Досталось тебе… Теперь понятно, почему ты такая осторожная. А я вечно во всякие истории попадаю!

– Наверное, ты очень любопытная, – улыбнулась Наташа.

– Любознательная, – весело поправила я подружку.

КОТЕНОК

Сидим с Толяном в траве у детдомовского забора. Он ест мелкие, с горошину, черные плоды с высокого корявого куста. Меня угощает. Я пожевала незнакомые ягоды и сплюнула:

– Фу, гадость! Отрава какая-то.

– Это писклены, по правильному – паслены. С непривычки они тебе не нравятся. А мы все едим.

Я с сомнением передергиваю плечами и направляюсь к корпусу, где у дверей происходит что-то интересное.

Второклассницу Таню с черным котенком на руках я в первый момент не узнала. Платье на ней мятое, в темных пятнах, лицо жалкое, в волосах – солома. И котенок такой же замызганный. Медсестра, морщась, уговаривала девочку:

– Он же в лишаях! Выкинь его за ограду, и пойдем в санпропускник.

– Не брошу, – упрямо твердила Таня. – Чернышу плохо. Без меня он пропадет.

– Но ты же заразишь своих подруг! Им придется два месяца делать уколы.

– Тогда и я не вернусь сюда. Буду с котенком жить, – размазывая слезы по грязному лицу, отвечала беглянка.

К нам подошла старшеклассница и хмуро сказала:

– Может, у нее роднее Черныша никого нет. Оставьте его жить у Тани.

Медсестра не выдержала:

– Ладно, возьму к себе и вылечу.

– На что он вам? Обманете, – возражает беглянка.

– Кроме лишая, у него еще рана на животе. Если ее не подлечить, то все равно он умрет. Мне самой жалко котенка. А ты сможешь проведывать его. Будешь приходить к нему в гости? – продолжала уговаривать Таню медсестра.

Глаза девочки засветились. Она отдала Черныша и пошла за воспитательницей.

– Че с Танькой? Где так вывозилась? – спросил Толян у старшей девочки.

– Из-за котенка сбежала. Вспомнила вдруг, что когда-то у нее был Черныш. Вот и приволокла чумазика. Наши тут с ног сбились за эти сутки. Директор голову потерял.

– Что значит «голову потерял»? – удивилась я.

– Воспитатели так говорили. Наверно, сильно волновался.

МАЛЫШАТА

Жду на моей скамейке Наташу. Подошла женщина с двумя детьми. Маленький сделал лужицу и, указывая на нее пальчиком, с виноватым видом, выговорил: «Ы-ы». Мама поругала его. Вдруг малыш увидел рядом с пожилой женщиной на асфальте мокрое пятно и опять заыкал. Женщина улыбнулась:

– Это, миленький, не я, это дождик.

Ребенок показал в сторону своей лужицы и, глядя мне в глаза, спросил: «Ы-ы?»

Я ответила:

– Это тоже дождик виноват.

Малыш потерся головой о мамины колени и радостно засмеялся. Потом принялся беспорядочно тыкать пальчиком в картинку на обложке книжки и вдруг уставился в одну точку. По его личику поняла, – думает. Наконец он показал на петуха.

– Он на самом деле что-то понимает? – спросила я.

– Пожалуй. Не все, конечно, ему только годик. Наверное, вспомнил петуха, которого сегодня у родных в деревне видел.

– А можно я ему петухом прокричу?

– Попробуй.

Я старательно прокукарекала. Ребенка это привело в восторг.

– Видишь, на самом деле вспомнил. Коленьке было десять месяцев. Кормила его кашей, а он нечаянно вышиб из моих рук чашку, и каша разлилась. Я прикрикнула на него и опять побежала на кухню готовить. Когда вернулась, Коля все еще стоял, отвернувшись к стенке. Я и уговаривала, и ласковые слова шептала – ничего не действовало. Молчит, смотрит исподлобья. Только через два часа удалось его покормить. Стыдно мне было, что не сдержалась. Думала, не понимает.

– А мне тоже петух понравился. Такой красивый, серьезный. Порядок любит, – заговорил старший мальчик лет восьми. – Чужих петухов не пускает. И за гребень схватил курицу, которая клевала маленьких цыплят. А еще наша бабушка зимой купила поросеночка и посадила в отдельную загородку. А он кричит, кричит жалобно. Я пошел посмотреть, что ему не нравится. А это он через заборчик к большому поросенку хотел перелезть. Я помог ему. Лег он на Ваську и заснул. Когда деда «чикнул» Ваську к Новому году, маленький перестал есть. Пришлось дедушке купить ему друга. И все сразу наладилось.

– Наверно, в колхозе привык к компании, – сказала мама ребятишек.

– И некоторым людям жить поодиночке тоже плохо, – сказала я и вздохнула.

Мимо нас, брызгая слюной и ругаясь, «протелепался» растерзанный, расхристанный пьяный. Мотня его брюк болталась ниже колен. Грязные ботинки без шнурков. Неожиданно он выдал лихое коленце и плюхнулся в лужу.

– Побежденный жизненными неудачами человек, – посочувствовала ему проходившая мимо женщина.

– Люди плохие дела делают, когда Бог спит, – указала я на противного дядьку.

– Я тоже, когда бабушка заснет, костер во дворе жгу, – тихонько сознался мне мальчик.

– Костер и я в лесу развожу. Только осторожно, чтобы пожар не устроить.

– Побольше тебя понимаю, что опасно.

– А ты свистеть в два пальца умеешь?

– Не дурак грязные пальцы в рот совать! Мне папа свисток сделает.

– Эх, ты! А еще мальчишка! А я умею, – сказала я, пытаясь преодолеть раздражение, вызванное словом «папа».

В это время подошла Наташа, и мы пошли к ее подруге Инге. Я уже несколько раз была там, и мне нравилось играть с ее совсем маленькой сестренкой Юлей. Забавная, смышленая. Я придумывала ей стишки про игрушки. Вот такой, например:

– Котик, котик, обормотик,

Ты закрой зубастый ротик.

Детку Юлю не пугай,

С нею в мячик поиграй.

И другой еще сочинила:

– Скачет мячик по дорожке.

Ну, а где же его ножки?

Где ты ножки потерял?

Зайцу в фанты проиграл?..

Я произносила стишки, а малышка смотрела на игрушки, о которых шла речь.

Когда Юле был годик, Инга написала на картонках некоторые буквы алфавита и развесила на стене у кроватки. Юля быстро выучила их. Букву «М» она называла «мама». Букву «П» – «папа». А остальные буквы просто показывала пальчиком, потому что говорить не умела.