Шарон Крич - Моя вторая жизнь

Всю остальную часть поездки я не выходила из машины – даже в туалет или поесть.

Воздух был горячим и плотным, как иногда бывает в Техасе или Оклахоме, и над долиной нависли облака, пока я бежала вниз по Коллина-ди-Оро. Дорога пролегала мимо дальнего конца школьной территории, затем круто изгибалась влево, проходила мимо кучки старых каменных построек, а потом резко сворачивала вправо. После этого я увидела церковь, распростёршуюся внизу, а прямо за ней был крутой спуск к озеру. Напротив церкви высилась гора Сан-Сальваторе.

Удивительно, как горе удавалось так нависать в этом месте. Из окна моей спальни казалось, что гора стоит лицом прямо ко мне, к дому. Но с другого ракурса гора всё равно была видна, только теперь она стояла как бы лицом к церкви.

Бум! Бум-бум-бум! Тем утром я стояла на балконе дома дяди Макса и впервые услышала этот звук. Бум! Громкий, приглушённый грохот, разнесённый эхом по всей долине.

Я вбежала внутрь.

– Нас бомбят! Мы погибнем!

Дядя Макс вывел меня обратно на балкон. Вскоре снова послышалось: Бум! Бум-бум-бум!

– Мы умрём!

– Динни… – Он положил ладонь на мою руку. – Это не бомба. Это военные учения. Они здесь каждые выходные.

Он сказал, что и сам повёл себя точно так же, когда год назад впервые приехал в школу.

– Правда? – спросила я.

– Ну, я не подумал, что мы умрём, но мне действительно показалось, что взрываются бомбы.

– Но зачем им вообще военные учения? Швейцария – нейтральная…

– Быть нейтральным – не значит не быть готовым защищать себя, – сказал дядя Макс.

Бум! Я стояла на дороге, около церкви, прислушиваясь к продолжавшемуся грохоту в долине. К церкви вела аллея, длинная и узкая, обсаженная двойным рядом кипарисов. Деревья были высокими и тонкими, словно тёмные незажжённые свечи, тянущиеся к небу. В конце аллеи располагалась церковь – квадратная, из жёлтого камня, с высокой часовой башней по центру.

На полпути я увидела девушку, одетую в белую рубашку и шорты. Она медленно шла к церкви, словно её тянули туда невидимой верёвкой. К тому времени, как я добралась до аллеи, девушка уже вошла в церковь.

Вокруг царила тишина. Только иногда доносился отдалённый гул машин с автострады на другой стороне долины. Ничего другого слышно не было: ни птиц, ни людей – ничего, кроме этого гула.

Время было без пяти десять.

Дверь церкви оказалась открыта. Внутри было темно, не считая пятна золотистого света, пробивавшегося через круглое окно, расположенное высоко на дальней стене. Там было прохладнее и ещё тише, и я прислушивалась, надеясь услышать девушку, – но думала о Стелле, и Крике, и родителях, и малыше, и надеялась услышать и их.

Я стояла в дверях, пока глаза не привыкли к темноте. Постепенно я разглядела ряд тёмных скамеек, центральный проход, а потом увидела и девушку, сидевшую на дальнем конце одной из скамеек. Сложив руки на коленях и подняв голову, девушка смотрела на окно с золотистым светом. Мне показалось, что это сидит Стелла, и мы вообще не в Швейцарии, а в Америке.

Я вышла обратно на улицу и прислонилась к холодной стене. Когда девушка вышла из дверей, часы как раз начали отбивать десять.

– Ох! – воскликнула она от неожиданности. Она посмотрела на меня, потом на башню, где раскачивались колокола. – Ты только послушай! Звучит так… так…

– Странно? – спросила я.

– Нет, не странно! – ответила она. – Потрясающе… и невероятно… и…

Она шагнула ко мне.

– Ты из Америки? Я из Америки!

– Я тоже, – сказала я.

Я очень надеялась, что она не станет спрашивать, откуда я. На этот вопрос всегда было ответить сложно. Оттуда, где родилась? Или оттуда, где сейчас живу? Или откуда-то ещё?

– Ты ходишь в здешнюю американскую школу? – спросила она. – Я да.

– Наверное…

Она нахмурилась.

– Наверное? Ты что, не знаешь?

Я думала, что сбегу раньше, чем начнутся занятия, или что приедут родители и спасут меня, но вместо этого я сказала:

– Мой дядя директор, так что да, я буду ходить в школу.

– Как здорово! – воскликнула она. – Я здесь начну всё заново!

Мне стало интересно, что она имеет в виду, и я подумала, что она, вероятно, сейчас всё объяснит, но вместо этого она начала болтать о всяких других вещах – рассказала, что живёт с родителями в гостинице наверху, в Монтаньоле, и они уедут в путешествие на несколько дней, а потом она вернётся к открытию школы, а родители поедут в Саудовскую Аравию, где работает её отец.

– Я Лила, – сказала она. – А тебя как зовут?

Её имя хорошо звучало. Ли-ла.

– Меня? Динни.

– Забавное имя, – сказала она, но прежде чем я успела оскорбиться, она уже схватила меня за руку. – Пойдём, спустимся вниз, в Лугано!

Мы прошли мимо церкви и оказались в следующей деревне, и Лила позвонила родителям. Я услышала, как она говорит:

– Назвалась племянницей директора. Я уверена, что она не опасна, мам.

По дороге в Лугано Лила спросила:

– Значит, ты проживёшь тут целый год? Представь, каково это: жить тут целый год. Это словно… словно… не знаю… словно рай.

– Иногда идёт дождь, – сказала я.

Она засмеялась – этот смех начинался где-то глубоко в её горле как тихое бульканье, затем выкатывался из её рта и разносился по воздуху, оборачиваясь вокруг деревьев и кустов. Я бы засмеялась с ней, но была совершенно уверена, что мой смех прозвучит по сравнению с её смехом как-то неполноценно.

Я спросила её, не встречала ли она других студентов.

– Только одного, – сказала Лила. – Позавчера… Мальчишка. Гатри, вроде так его зовут. Знаешь, что он сделал? Пригласил меня съездить с ним в Милан. Милан! Вот ведь сумасшедший. Как будто родители разрешат мне сорваться в Милан с каким-то незнакомцем! Впрочем, он довольно милый, знаешь?

Значит, Гатри приглашал в Милан нас обеих. Я с ним только познакомилась, ничего о нём не знала, но всё равно расстроилась, что он позвал не одну меня. Я бы рассказала об этом Лиле, но на собственном горьком опыте убедилась, что не стоит рассказывать слишком много людям, с которыми только что познакомилась. На второй день учёбы в школе в Калифорнии я рассказала какой-то девочке, что влюбилась в одного мальчика. К обеду новость облетела уже всю школу. По дороге домой ко мне подошли две девчонки и сказали: «Что, думаешь, раз новенькая, значит, особенная? Мы тебе кое-что объясним. Этот парень уже занят, а в тебе нет ничего особенного».

В общем, пусть я и расстроилась, что Гатри приглашал в Милан и Лилу тоже, я ничего ей не сказала.

На широкой открытой площади в центре Лугано мы устроились в кафе под открытым небом и, тщательно изучив меню, заказали пиццу. На моей лежали какие-то странные коричневые штуковины.

– Это анчоусы, – сказала Лила.