Александра Анненская - Брат и сестра (сборник)

Вера старалась быть тише, но не делалась от этого добрее. Напротив, она все более и более ожесточалась против подруг и уже окончательно отказалась от своего прежнего доброго намерения заслужить их любовь.

Неприятности, которые ей приходилось выносить беспрестанно, мучили ее до того, что она много раз собиралась просить отца и мать, чтобы они взяли ее из гимназии; единственное, что удерживало ее, что утешало ее за неприязнь подруг, – были похвалы начальства. Тщеславие ее было польщено этими похвалами, она дорожила ими больше всего на свете и ни за что не согласилась бы отказаться от них. И вдруг, о ужас! Ей пришлось убедиться, что начальство вовсе не такого хорошего о ней мнения, как она воображала.

Из всех уроков подготовительного класса девочек всего более затрудняли уроки географии: учительница была строга, взыскательна и в то же время очень скупа на объяснения; за каждым ее словом нужно было следить очень внимательно, так как она терпеть не могла повторять дважды одно и то же. Раз урок ее показался детям особенно непонятным, и многие из девочек стали приставать к Вере, чтобы она помогла им вспомнить объяснения учительницы.

– Я сама ничего не помню, учите, как знаете! – резко отвечала Вера.

– Не может быть, чтобы ты не помнила, ты всегда помнишь; будь добренькая, Петровская, скажи хоть одно словечко!

– Ничего я вам не буду говорить: всякий сам должен слушать в классе, – сердито отказывалась Вера.

Даже дома она не согласилась помочь Жени готовить урок.

Учительница географии вызвала поочередно десять учениц, и ни от одной из них не могла добиться ни слова в ответ на свои вопросы.

– Что же это значит, девицы! – воскликнула она. – Неужели никто не приготовил урока? Петровская, помните, о чем я рассказывала в прошлый раз?

– Помню! – ответила Вера и тотчас же твердым, громким голосом передала все объяснения, сделанные учительницей на предыдущем уроке.

– Очень хорошо, превосходно! – похвалила учительница и выставила ей в журнале 12, высший балл.

Только что урок географии кончился и учительница вышла из комнаты, как весь класс напал на Веру.

– Лгунья! Злая горбунья! Выскочка противная! – слышалось со всех сторон.

– Сама знала, a уверяла, что не знает, никому не хотела рассказать! Урод! Отодвигайся дальше от нас, мы не хотим сидеть подле тебя! Никто с тобой говорить не будет! Да на нее и смотреть-то противно, глядите – какая образина!

Вера, конечно, не оставляла этих любезностей без ответа и отбранивалась, насколько хватало сил. От слов дети скоро перешли к делу. В Веру полетели комки бумаги, куски мела, осколки карандашей. Это окончательно взорвало ее; не помня себя от гнева, она стала бросать направо и налево тетради, книги; ударила одну маленькую девочку линейкой по руке так больно, что та с громким плачем отбежала прочь, a другую схватила за волосы. В эту самую минуту на шум прибежала классная дама.

– Что это значит? Что за беспорядок! Все по местам! – закричала она.

Все девочки быстро уселись по скамейкам, одна Вера, ничего не слыша и не видя, продолжала трепать свою противницу, кричавшую во все горло.

– Петровская! Да вы с ума сошли! – воскликнула классная дама. – Сейчас же оставьте Лапину.

Вера выпустила из рук Лапину, которая представляла собой самую жалкую фигуру, со своими растрепанными волосами, раскрасневшимися щеками, заплаканным лицом.

– Петровская, – строгим голосом сказала классная дама, – я много раз замечала, что вы грубо обращаетесь с подругами, и прощала вам потому только, что вы первая ученица; теперь вы дошли до того, что начали драться, как уличный мальчишка, – этого я не могу простить! Станьте к доске, вы простоите так до конца класса, и все узнают, за что вы наказаны. Идите, становитесь!

– Я не стану! Я не виновата! – проговорила Вера, едва переводя дух от волнения.

– Как, не станете, когда я приказываю? Это что за дерзость? Не виновата! A кто же побил Мятлеву и Лапину!

– Они сами меня обижали! Они бранились, кидали в меня бумагу! – оправдывалась Вера.

– Из этого вовсе не следует, что вы могли бить их! Да и вообще, прошу не рассуждать! Становитесь к доске!

– Я не стану! – упрямо повторила Вера.

– Петровская! Если вы тотчас же не исполните моего приказания, я вас выведу из класса!

Вера видела, что дальнейшее сопротивление невозможно. Если классная дама исполнит свою угрозу – a по лицу ее видно было, что она не намерена шутить, – и выведет ее, ей придется стоять в коридоре; вся гимназия узнает, что она подвергнута наказанию, самому позорному из гимназических наказаний, нет – уж лучше послушаться, как это ни тяжело! Медленными шагами, низко опустив голову, подошла девочка и стала на указанное место. В комнату вошла несколько запоздавшая учительница французского языка.

– Это что значит? – с удивлением спросила она, указывая на Веру.

Классная дама тотчас рассказала ей, что застала Веру в драке, что она вообще сварливая девочка и давно заслуживает наказания.

– Ай, ай, как стыдно! – заметила учительница и приступила к уроку, не обращая более внимания на наказанную.

A Вера ждала от нее не того: эта учительница не только постоянно хвалила ее больше всех остальных, но и обращалась с ней ласково, с сочувствием, и вдруг – теперь она тоже обвиняет ее, обвиняет, не выслушав от нее ни слова оправдания! Бедная девочка была подавлена стыдом и горем. Она, первая ученица, которую еще вчера инспектор назвал «красой класса», и вдруг – наказана, унижена перед этими девчонками, которые вывели ее из терпения, которые сами во всем виноваты! О, как ненавидела она их в эти минуты! A между тем она боялась поднять на них глаза, боялась со всех сторон встретить насмешливые, недоброжелательные взгляды. A классная дама, a учительница? Давно ли они так хвалили, так превозносили ее, a теперь обращаются с ней как с самой последней ученицей! Все ее заслуги забыты… К чему же она так старалась, так всем угождала? О, теперь уже этого не будет!

Слезы готовы были брызнуть из глаз ее, слезы горя и досады, но гордость удерживала их: ей не хотелось показать, что наказание так сильно действует на нее, не хотелось выказать раскаяния, сожаления в сделанном проступке. Она считала себя невинной, a всех окружающих – злыми и несправедливыми и, чтобы не обрадовать их видом своей печали, душила рыдания и старалась сохранить на губах презрительную улыбку. Усилия, которые ей для этого приходилось делать над собой, были чрезмерно тяжелы для нее: лицо ее побледнело, она вся дрожала, точно в лихорадке, и с трудом держалась на ногах.

Уроком французского языка кончались в этот день классы. Только учительница встала с места, чтобы уходить, как в комнату вошла начальница гимназии в сопровождении классной дамы, сообщившей ей о беспорядке в подготовительном классе. По лицу начальницы видно было, что она собиралась очень строго отнестись к виновнице этих беспорядков, но болезненный вид Веры смягчил ее.