Лидия Чарская - Счастливчик

Инспектор тоже смущен не меньше. Ему бесконечно жаль этого доброго старика, который, как солдат на своем посту, не оставляет долга службы даже в такие трудные минуты жизни… И в запятнанном чернилами лице Корнила Демьяновича инспектор не находит ничего смешного.

— Ступайте домой, друг мой, ступайте к больному внуку скорее, — говорит он, с тем же озабоченным видом пожимая руку воспитателя, — а мы здесь, я и классный наставник, как-нибудь справимся без вас!

Корнил Демьянович колеблется с минуту, потом решительно встряхивает своей седой, как лунь, головою и смущенно лепечет:

— Да, да… благодарю вас… Мой Коля один… один на руках квартирной хозяйки… Как она за ним смотрит — бог знает… Уж я, значит, пойду… Спасибо… Спасибо…

И, крепко пожав руку инспектора, Дедушка вышел из класса, не удостоив растерянных и смущенных мальчиков ни единым взглядом.

— Господи ты боже мой, какие мы поросята!

— Нет, хуже поросят! Мы злые, гадкие, скверные людишки!

— Бессовестные мы!

— Конечно, бессовестные! Смеялись над бедным Дедушкой, у которого лежит в тифу любимый внучек-сирота!

— И за которым вдобавок целые ночи напролет приходится ухаживать ему самому.

— А все Калмык! Все он и его штучки!

— Неправда! Все мы хороши тоже! Ржали на весь класс и никому в голову не пришло остановить Бурьянова! — послышался голос Янко, и маленький сокол пулей взлетел на кафедру.

— Братцы! Слушайте! — закричал он громко. — Мы, действительно, изрядные поросята. Сделали непростительную гадость Дедушке, а он… он чем нам отплатил? Что он — пошел ябедничать, что ли? Что он — инспектору сказал? Слышали? Нет, это не такой человек! Он ангел, а не человек, а с этого дня я предлагаю вести себя у него так, чтобы ни одного замечания, ни-ни… И слушаться Дедушку по первому слову, вот что я предлагаю, господа!

Горячие синие глаза Янко сверкали, как звезды, а милое личико мальчика пылало жарким румянцем.

— Да, да! — подхватили все остальные, окружая кафедру и во все глаза глядя на красавчика Янко. — Ивась прав… Мы должны искупить нашу вину перед Дедушкой во что бы то ни стало! Искупить! Конечно!

— А я еще предложу вам кое-что, братцы!

И с этими словами сильная коренастая фигура маленького богатыря, Вани Курнышова, не без усилий протискивается сквозь толпу и водворяется на кафедре.

— Я вам еще кое-что предложу, братцы… — слышится его громкий, звучный голосок.

Если у Янко красные щеки в эту минуту, то у Помидора Ивановича они багровые от волнения, а глаза так и искрятся, так и горят на сто малиновом лице.

— Я предлагаю следующее, — вопит Помидор Иванович, обводя весь класс своими сверкающими глазами. — Урока пения не будет. Наш Соловей (так прозвали гимназисты учителя пения) сегодня не придет. Я это узнал случайно от старшеклассников. Стало быть, уроки кончатся часом раньше. Времени терять нечего — катим, братцы, к Дедушке на дом в пустой урок. Принесем наше чистосердечное раскаяние: «Так, мол, и так, простите великодушно, Корнил Демьянович; чем мы виноваты, что уродились такие поросята». Это всем классом! Гуртом ведь дешевле… А потом… потом желающие могут остаться у Дедушки и помогать ему ухаживать за его Колей. Пускай сменяются, как на дежурстве, а Дедушка в это время выспится и отдохнет… Ну, а теперь пусть тот, что находит, что я сказал чушь и глупость, пусть попотчует меня «без права дать сдачу»! — неожиданно заключил свою речь веселой шуткой милый мальчик.

Но ни у кого не поднялась рука даже и шутя «попотчевать» находчивого Ваню. Напротив — двадцать девять пар глаз смотрели теперь с нескрываемым восторгом прямо в рот общему любимцу. Двадцать девять пар ушей жадно ловили каждое его слово.

Но едва он кончил, как веселый гомон пронесся по классу:

— Браво! Ловко придумал! — кричали мальчики и хлопали в ладоши. — Молодчинище, Курнышов, башковитый парень! Ай да Ванюша! Ай да Помидор Иванович! Ура! Ура!

И десятки рук потянулись к нему.

Внизу у швейцара, в гимназической раздевальне, записаны адреса гимназистов, воспитателей, классных наставников и учителей.

Дедушка, Корнил Демьянович Веришков, живет очень далеко — в Галерной Гавани. От Невского до Галерной Гавани далеко и пешком едва ли дойти. Туда ходит трамвай. Но на трамвай у них, мальчуганов, нет денег. Нельзя же тридцати мальчикам ехать на двадцать копеек, которые нашлись в кармане Счастливчика, да и то случайно. От Невского до Гавани надо за каждого по гривеннику заплатить… Сумма не малая, а всего со всех вместе приходится, значит, три рубля, ни больше ни меньше. А три рубля — это целое богатство. Три рубля на полу не поднимешь, и вот почему после долгого рассуждения Янко предлагает отправиться «по образу пешего хождения» в Галерную Гавань на «собственных рысаках». Помидор Иванович с неунывающим видом поддерживает его.

— Валяй, братцы, каждый на своей паре! — кричит он весело. — Надежные кони, что и говорить!..

— Стройся, братцы, в пары и марш маршем вперед, как солдаты, раз, два, раз, два! — перекрикивает его Подгурин. — Итак, решено… И к чему трамвай, когда собственные ноги служат отлично.

С шумом и смехом мальчики выстраиваются в пары. Теперь уже окончательно решено идти в Галерную Гавань пешком.

— Час туда, час обратно да час для извинения, всего три часа! Засветло успеем вернуться, кроме тех, кого оставит Корнил Демьянович, — соображает Подгурин с озабоченным деловитым лицом.

— Я останусь, — решительно заявляет Калмык, — я споросятничал, я и расхлебывать стану, всю ноченьку продежурю у больного. Всю до утра. Это уж решено.

— И я!

— И я!

— И я!

— И я! — отзываются взволнованные го-лоса его товарищей.

Сердце Счастливчика екает. Через час приедет за ним в гимназию monsieur Диро и не найдет там своего Киру. Час пройдет — его нет, два — нет, и только лишь через три часа явится домой Счастливчик. Что подумают бабушка, Ляля, няня, monsieur Диро. В доме поднимется переполох… Но не идти нельзя. Отстать от товарищей — разве можно! И потом, разве он, Счастливчик, не чувствует себя виновным перед Дедушкой, как и другие? Разве он не смеялся со всеми над его вымазанным в чернилах лицом? Ну, конечно, смеялся. Значит, надо идти. К тому же, это так весело идти всем классом, выстроившись в две шеренги, растянувшись лентой по тротуару.

Помидор Иванович за старшего идет впереди и командует: «Левой-правой! Марш! Раз, два, раз, два!»

Едет какая-то дама с дочерью в санках, Янко выбегает из пар, становится сбоку и, скосив на даму с девочкой глаза, кричит задорно, поблескивая веселым взглядом:

— Гляди налево! Равняйся! Смирно! — и, сделав паузу, вытягивается во фронт, выпучивает глаза и, сделав под козырек, выпаливает как из пушки: