Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства

— Ага.

— Слава богу,— радостно улыбнулся и дед Плехеев,— а то ведь напужал совсем. Рухнул и лежишь. Ну, думаю, за такое дело Виктор Фёдорович с меня живого шкуру сдерёт. Однако, вставай, паря.

Карысь неохотно выбрался из-под лошади, пошоркал ладошкой запачканные колени, поднял голову и... с ужасом увидел Настьку Лукину. Она стояла совсем рядышком, возле молоканки, и презрительно смотрела на Карыся из-под длинной чёрной чёлочки. Карысь давно заметил, что всех людей любить нельзя, но вот Настьку в первую очередь. Она всегда умудрялась появляться в такие моменты, когда Карысю хотелось побыть одному. Конечно, теперь и думать было нечего о том, что никто не узнает о его падении. Оставалось только одно — презирать Настьку, и Карысь небрежно отвернулся.

Когда все лошади забежали в конюшню и дед Плехеев развёл их по стойлам, Карысь пошёл ещё раз посмотреть на Чалку. Теперь после езды верхом, и особенно после падения, она была для Карыся самой главной лошадью на земле. Самой сильной и хорошей лошадью.

Чалка, опустив голову в ясли, аппетитно хрумкала овсом, изредка переступая передними ногами с широкими серыми копытами. Карысь, словно впервые увидев её, с уважением решил, что это очень высокая и очень смелая лошадь. И что никто из ребят, разве только Витька, не смог бы проехать на ней верхом. Он подобрался поближе к яслям и, просунув руку между жердями, тихонько погладил Чалку по шее.

— Мы ещё будем кататься? — спросил он шёпотом и забрался рукой под гриву, где было очень тепло и немного потно.—Я уже больше не упаду,—пообещал Карысь серьёзно и с уважением посмотрел на широкую Чалкину спину, где совсем недавно сидел верхом.

Дед Плехеев чинил хомут в кладовой. Здесь было темновато, сильно пахло кожей и варом, который большим куском лежал под верстаком.

— Дедушка, я домой пошёл,— сообщил Карысь.

— В добрый час. Спасибо, помог мне. — Дед отложил хомут и принялся разматывать дратву и натирать её варом.

— До свидания.

— Будь здоров.

Карысь медлил, топтался в дверях, а потом спросил:

— Мы ещё поедем верхом?

Дед Плехеев с любопытством посмотрел на него из-под седых бровей, улыбнулся, отчего лицо его стало совсем старым и морщинистым, ответил:

— А как же, Карысь. Обязательно поедем. Приходи...

Карысь выбежал из конюшни, и его ослепило огромное солнце, которое было теперь в самой серёдке высокого неба. Дальняя тайга, наполнившись его светом, жарко пылала яркими красками. Амур издалека казался светло-синим, холодным и манящим. Воздух был чист и прозрачен, и далеко окрест виделось человеческому глазу. Это был один из тех редких дней, которые запоминаются надолго, который всплывёт вдруг в памяти через много-много лет с самыми мельчайшими подробностями и грустью отзовётся в человеке. Но Карысь, весело шагающий к дому, ещё не знает об этом.

Карысь давно и беспокойно топтался на дебаркадере. Он уже всё здесь изучил наизусть, он уже дважды хотел убежать и искупаться, но в самый последний момент ему казалось — сейчас придут. И дважды никто не пришёл. Размеренно покачивался катер на мелкой волне, тёрся обшивкой о дебаркадер, и ни одной души не было на его палубе. Карысь затосковал и собрался уходить в третий раз, но в это время показались они.

Впереди всех шёл дядя Володя Басов. Шёл он в больших резиновых сапогах, большой брезентовой куртке нараспашку, весело сдвинув на затылок круглую фуражку с крабом. Шёл он широко в своих больших резиновых сапогах, и за ним едва поспевали Николашка Музин и Мефодий Иванович. Николашка тоже был в резиновых сапогах и брезентовой куртке, но... никакого сравнения. У него даже веснушки на носу ещё росли.

Наступила главная минута, ради которой Карысь всё утро прождал на дебаркадере. Он потихоньку расстегнул две пуговки на рубашке, сильно вздохнул и, не выпуская воздух, встал перед Басовым.

Но дядя Володя Басов, в больших резиновых сапогах, в большой брезентовой куртке, прошёл мимо Карыся, словно бы и вовсе не заметил его.

Тогда Карысь забежал вперёд и снова встал перед Басовым.

— Фу,— вздохнул дядя Володя,—сколько тут народа понатолкалось — и не пройдёшь.

Карысь испуганно оглянулся, но никого не было на дебаркадере, и тогда он тоскливо сказал:

— Возьми меня на катер.

— Ну? — удивился дядя Володя. — А штаны-то запасные есть?

— Зачем? — искренне удивился Карысь, сильно поднимая голову вверх, чтобы увидеть лицо дяди Володи.

— Без штанов не возьму,—он обошёл Карыся, ловко прыгнул на палубу своего катера и скрылся в рубке, даже не оглянувшись и ничего больше не сказал.

— Не горюй, Карысь,— Николашка небольно щёлкнул его по макушке,— дома в корыте поплаваешь.

Карысь увернулся от второго щелчка и сердито сообщил Николашке:

— Вот мы скоро лодку купим.

Казалось, всё пропало, и Карысь уже часто задышал от обиды, изо всех сил удерживая слёзы, когда перед ним остановился Мефодий Иванович.

— Здорово, Карысь,— с уважением сказал он.

— Здорово.— Карысь отвернулся.

— На катер хочешь?

— Хочу,— вздохнул Карысь и тоскливо посмотрел на катер.

— А дома чё скажут?

— Мы скоро лодку купим,— опять было начал Карысь, но Мефодий Иванович неожиданно ловко взял его поперёк пояса, и уже через секунду Карысь стоял на тёплой, мелко вздрагивающей палубе катера, с бессильным восторгом и благодарностью глядя на Мефодия Ивановича.

Невыносимо плавно и торжественно разворачивалась деревушка Карыся за бортом. Впервые она открылась Карысю с широкого простора Амура и впервые проплыла мимо него, как раньше проплывала вода. Каждый дом и каждая сараюшка хорошо просматривались отсюда, а особенно — дом Карыся. Был он большой, красивый, уютный — самый лучший дом в деревне. Но вот уже и последний дом мелькнул в черёмуховых зарослях, потянулась вдоль берега жёлто-оранжевая марь, потом мелкий березнячок, и наконец с плавных и мягких линий начались сопки.

Мефодий Иванович и Карысь сидели на крыше машинного отделения, и Карысь впервые ощущал, как могуче и равномерно бьётся под ним жизнь совершенно неведомого существа — машины. Но ещё сильнее ему хотелось посмотреть, как управляют этой машиной и как поворачивают такой большой катер.

Мелкие волны, что равномерно и бесконечно катились по Амуру, мягко ударялись о катер и выныривали с другой стороны. За кормой вода бурлила и пенилась, и множество пузырьков взбухало на её поверхности.

— Здесь глубоко?— спросил Карысь Мефодия Ивановича.

— Глубоко. — Мефодий Иванович курил и смотрел на пробегающие за бортом сопки.

— С макушкой?

— Пожалуй, с тремя.