Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства

— Дышать только через нос...

— Да.

— В снегу не валяться...

— Да.

— Верного не трогать...

— Да.

— Веру слушаться...

— Да.

Карысь был готов на всё.

Тяжело отворяется утеплённая на зиму дверь. Первый шаг, но ещё не на улицу, а в сени, но и это уже почти улица. Сладко скрипят половицы под ногами, ещё одна дверь, двор, калитка и...— улица! Настоящий снег под ногами, настоящий парок изо рта (шарф нечаянно оттянут вниз, и Верка этого пока не видит), настоящий сугроб через дорогу.

У Карыся легонько кружится голова, ноги ещё плохо слушаются его, но он смотрит, смотрит вокруг и с трудом узнаёт горы и реку, тайгу, дома, озеро, привыкнув за лето видеть всё это совершенно другим. Он ещё некоторое время стоит неподвижно, а потом вдруг бросается бежать и кричит на ходу, и падает, и снова бежит по сугробам, проваливаясь по колена в снегу.

— Серёжа! Карысь! Карысь! — напрасно кричит Вера и бежит следом, пытаясь поймать его. Карысь ничего не слышит и не видит, не ощущает мороза и навалившегося в валенки снега. Сейчас он в одной, только ему ведомой, стране, куда нет доступа никому другому. Он бежит, высоко поднимая ноги, путаясь в полах пальто, шапка каким-то чудом развязалась и сползла ему на затылок, шарф уже едва держится на плечах, и никого нет вокруг. Только он, Карысь, и только снег. Удивительно мягкий, удивительно белый, удивительно тёплый снег.

Срывались ветра и дули ветра, и по нескольку дней кряду неслись вдоль широкого Амура, между суровыми скалами, продували встречные деревеньки, засыпали снегом и лишь у могучих отрогов Хехцира запутывались в вековечных елях, сникали, вяли и пропадали совершенно. И тогда вставала над миром великая тишина, топкая, как опавшие снега. И тогда проглядывало среди редеющих туч мутное, далёкое солнце, и нестерпимо глазу начинал блистать снег, и вновь манящими казались далёкие, белоглавые вершины.

В один из таких дней Карысь колобком выкатился из дома, потоптался у калитки и по расчищенной отцом дорожке вышел на улицу. Никто ему не мешал, никто на него не шикал, так как мать и Верка были в школе, а отец уехал в город за лекарствами. И потому чувствовал себя Карысь просторно и восторженно.

Деревенька Карыся была прочно и основательно переметена громадными сугробами. И если шёл по улице человек, то он словно бы в прятки играл: появится на вершине сугроба, пропадёт, снова появится и снова исчезнет в сугроб-ном распадке. Но самый большой сугроб был у бабки Аксиньи. Это был даже не сугроб, а целая гора. Начиналась она с крыши и тянулась почти до конца огорода. Когда эта гора появилась впервые, бабку Аксинью откапывали всем селом. Откопали, и, к великому изумлению ребятишек, появился в их деревне самый настоящий тоннель. Кто-то из копальщиков шутливо сказал:

— Надо бы сюда свет подвести, а то ненароком заблудится бабка Аксинья.

И вот тогда-то и началась для ребятишек сладкая и весёлая работа. Сугроб бабки Аксиньи был изрыт вдоль и поперёк. И чего только здесь не было: партизанский штаб, явочные квартиры, штурманская рубка, тюрьма, секретные отделы, подлодка и множество других землянок и отсеков, назначение которых иногда путал даже Витька. Карысь, как и все, принимавший самое деятельное участие в строительстве, один, однако же, в снежные пещеры входить не решался. И это его угнетало, как несовершённый подвиг. Не раз и не два подходил он к устью пещер и даже делал несколько шагов по снежному лабиринту, но что-то таинственное останав ливало его, заставляло пугливо оглядываться и, наконец, почти бегом отступать.

Карысь вышел на улицу и прямёхонько направился к бабки Аксиньиному сугробу.

Первый поворот по лабиринту. Сто раз убегал за этот поворот вместе с мальчишками Карысь, сто раз возвращался из-за этого поворота — и ничего, а теперь вот было боязно. Карысь остановился, прислушался. Тихо. Совсем тихо. Тогда Карысь присел на корточки и опять прислушался. Нет, ничего не изменилось. Всё так же тихо было в пещере.

— Никого нет,— прошептал Карысь, словно бы уговаривая самого себя.

Он поднялся с корточек и совсем было решился идти, когда вдруг вспомнил, как жутким шёпотом Витька говорил о том, что по ночам кто-то бродит в пещерах и что он, Витька, сам слышал, как в двенадцать часов ночи этот кто-то там хохотал.

Карысь вспотел и опять присел на корточки. Чтобы лучше слышать, он поднял уши у шапки, перестал дышать, но всё равно тихо было в пещере. И Карысь пошёл.

За поворотом было темно. Не так, чтобы ничего нельзя видеть, но и не так, чтобы видеть можно всё. Карысь шёл. Он часто закрывал глаза и шёл на ощупь. Так было легче. Лабиринт раздался, стал выше, и Карысь очутился в штабе. Здесь на полу лежала солома, а в углу стояли деревянные автоматы. А в тайнике, Карысь знал об этом, у Витьки был спрятан настоящий самопал. «Вот бы самопал,—печально подумал Карысь,— я бы...» А что «я бы» —он не знал. Но от одной мысли, что где-то здесь спрятан настоящий самопал, ему стало легче, и он почти уверенно ступил в угол и выбрал себе автомат.

Но не успел он насладиться тяжестью грозного оружия, как впереди, там, где должна была быть тюрьма, что-то громко зашуршало, и Карысю почудились чьи-то тяжёлые шаги. Сердце у Карыся сильно застучало, потом остановилось совсем, потом опять застучало, он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что стоит в нескольких метрах от входа в пещеру. Светило далёкое солнце, низко пролетела сорока, из трубы бабки Аксиньи тоненько струился дым, и опасно темнел вход в лабиринт.

— Ты чё запыхался? — Перед Карысем крутилась Настька и улыбалась во весь рот.

Карысь тут же насупился и сделал неприступный вид.

— Ты зачем здесь? — грозно спросил он.

— Фи-и,— протянула Настька,— хочу — и здесь.

— Вот Витька тебе даст,— пообещал Карысь.

— А я видела, как ты бежал,—засмеялась Настька.

Карысь покраснел и растерянно спросил:

— Чё видела?

— Как ты бежал из пещеры.

Карысь подумал, засопел и полез драться.

— Догони! — Настькин язык мелькнул у самых глаз Карыся.

Догонять Настьку было бесполезно, это Карысь знал и потому лишь крикнул вдогонку:

— Вот попадись...

— Чё будет? — Настька уже стояла на самой вершине сугроба.

— Попадись только. — Карысь с презрением отвернулся.

— А я вот сейчас вашу пещеру сломаю.— Настька начала прыгать на одном месте.

Это уже было чересчур, и Карысь полез на сугроб. Лез он долго и упорно, ничего не видя перед собой, кроме крутой спины сугроба, а когда наконец выполз на вершину — Настьки не было. Он удивился и посмотрел во все стороны.

— ...ы-ысь! — услышал вдруг Карысь чей-то голос. Голос был далёкий, непонятный и шёл как бы у него из-под ног. И только теперь заметил Карысь на том месте, где ещё совсем недавно прыгала Настька, круглую дыру. Дыра была аккуратная, ровная и тёмная внутри. Карысь растерялся, не поверил своим глазам, задумался и лёг на живот. Он подполз к самому краю дыры и заглянул в неё, и ничего, кроме сыроватой темноты, не разглядел.