Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства

— Конечно, это безобразие, что мальчик пропускает уроки, — сказала мать. — Он отстанет от программы.

— Ничего страшного, догонит, — ответил отец.

— Я просто удивляюсь тебе, твоему спокойствию...

Дальше Серёжа слушать не стал, а потихоньку, с намерением «только взглянуть», направился к приветливо распахивающейся двери. Без особых помех и приключений он вошёл в метро, миновал женщину, подметавшую ступеньки, огляделся, увидел металлические трубы, контролёров и только тут понял, что очень хочет ещё раз прокатиться на транспортёре. Вниз, вверх и сразу обратно, на улицу, так что мать с отцом даже ничего не заметят. И он направился было к блестящим трубам, у которых сидели женщины-контролёры, но тут вспомнил, что надо покупать билет, и остановился в испуге... Он вывернул один карман, другой, и лишь в третьем обнаружил несколько монет, которые остались у него после мороженого.

— Десять и пять, — забормотал Серёжа, — да прибавить еще пятнадцать...

Всего набралось тридцать пять копеек. Билет стоил — пятьдесят. Серёжа глубоко вздохнул и отошёл от кассы. Он никак не мог поверить, что из-за каких-то пятнадцати копеек нельзя будет прокатиться вниз и вверх, и всё рылся в карманах, проверял каждый шов, но ничего, кроме хлебных крошек, там не нашёл.

— Мальчик, не стой на проходе, — подтолкнула его какая-то женщина, он отступил в сторону и в этот момент увидел, что одна из контролёрш скрылась за маленькой дверью, проделанной прямо в стене. Медленно, глядя прямо перед собой, не смея шевелить руками, он двинулся к металлическим трубам, потом прошмыгнул под красной верёвочкой, не выдержал и бегом бросился к эскалатору. И волшебная лента преданно и быстро повезла его под землю. Теперь, во второй раз, Серёжа уже более внимательно осматривал всё, что ему попадалось на глаза. И полукруглый потолок, и красивые стенки из разноцветных плиток, и большие жёлтые фонари, стоящие возле двигающихся перил, которые можно было по трогать, но Серёжа не стал. Но вот главное, самое-самое главное он так и не увидел, откуда берётся и куда исчезает лента? Три раза спустился он вниз и три раза поднялся наверх, но так ничего и не понял. Лента вытекала и втекала в такие узкие щёлки, что, как ни заглядывал в них Серёжа, он ничего не смог рассмотреть. И всё время, пока он спускался вниз и поднимался вверх, Серёжа помнил, как он входил в метро. Он хорошо понимал, что в этом красивом и волшебном царстве, где лента, по которой ездят люди, откуда-то берётся и берётся, и сами собой делаются ступеньки под ногами, и по ним бегут люди и даже на ходу читают газеты, что в этом царстве дважды-два заблудиться. И поэтому Серёжа ни на минуту не забывал той двери и того прохода, по которому он вошёл сюда.

Уже совсем ловко, ничего не боясь, он шагнул с ленты на пол и побежал к знакомым металлическим трубам, ослепительно сверкающим никелем. Он боялся только одного: а вдруг и при выходе проверяют билеты.

— Мальчик, ты куда? — остановили его. — Выходить надо вон там. Вон, где все люди выходят.

И это была первая неожиданность, но не самая страшная. Вторая поджидала его тут же, через несколько шагов: выходов было три. Вот здесь Серёжа испугался по- настоящему. Он сразу же представил себя среди громадных домов и ревущих машин, среди спешащих людей, красивых витрин, магазинов, представил одиноко идущим но Москве, и ему стало жутко. Серёжа бросился к правому выходу, он показался ему незнакомым, левый — тоже, но и средний, центральный выход, он не узнавал. Казалось, он входил совсем не здесь. А может быть, и здесь... Шло время, надо было на что-то решаться, и Серёжа пошёл через центральный выход. Он поднялся по ступенькам и обрадовался: перед ним была высокая дверь, точно такая же, через какую он входил сюда. Но тут же слева и справа Серёжа увидел ещё две одинаковые двери. И он опять пошёл в центральную.

Когда он вышел и увидел знакомый зелёный киоск, слёзы покатились из его глаз и всё вокруг вначале закачалось, а потом запрыгало. Серёжа побежал к киоску, и тут его ожидала третья неожиданность: возле киоска ни отца, ни матери не было. Но здесь он уже не так испугался и сразу же решил никуда от киоска не отходить.

А в это время сквозь тучи прорвалось солнце и осветило большой город Москву красными полуслепыми лучами, и круглые макушки какой-то церкви напротив вокзала ослепительно засверкали, и он удивился этому ожесточённому сверканию, которое, казалось Серёже, даже низкие тучи покрасило в жёлтый свет. И в это время, совсем неожиданно, кто-то сзади подхватил его, на него крепко пахнуло духами «Красная Москва», щёку обожгли горячие губы, и сразу же после этого — шлепок ниже спины, потом ещё один... И Серёжа понял, что это мать, засмеялся, прижался к её ногам, заплакал и опять засмеялся.

— Ну, парень, ты даёшь! — высоко над Серёжей сказал отец.

— В следующий раз я тебя так нашлёпаю, — совсем не строгим голосом обещает мать.

А вокруг дышала, спешила, работала и отдыхала громадная столица — город Москва.

Валя с подругой играли в куклы, а Серёжа долго ничего не делал, потом взял книжку и, спрятавшись за домом, начал читать. Но вскоре стало совсем невыносимо сидеть под палящим солнцем, и Серёжа, в который раз, вспомнил родные Озёрные Ключи, Амур, Тихую протоку и ещё множество разных мест, где так легко и весело ему жилось до этого лета. Здесь же не только реки или озера, даже самого маленького пруда не было, и воду брали из колодца, который к вечеру пересыхал. И вообще все странным казалось здесь Серёже. Ну разве не странно, что деревню называют Курортное, а ближайшие курорты от неё за двести километров. Или вот люди: многие нигде не работают, сидят дома и кормят червяков, которых называют шелкопрядами. Серёжа и сам уже ходил за листьями шелковицы, а потом видел, как червяки незаметно и быстро объедали зелёную мякоть, оставляя от листьев только черенки. Он смотрел на них и думал, какая бы хорошая наживка могла получиться для карася. Но караси там, дома, очень и очень далеко, а здесь Крым, и даже в колодце вода к вечеру пересыхает.

— Серёжа, — выбегает из-за угла Валя, — мы к мамке побежим. Хочешь с нами?

— Нет.

— А чего? Побегли! Там табак рубят. Посмотришь.

— Я уже смотрел.

— Ещё посмотришь, — не отстаёт Валя и таращится на Серёжу какими-то странно белесоватыми глазами.

И тут вот тоже чудо, которое Серёжа никак не может и не хочет понять. Ему скоро исполнится одиннадцать лет, а Вале только восемь, но отец говорит, что она Серёже приходится тетей. Как это так? Ему обидно...

— Я же сказал — не пойду... Там всё время хочется чихать.

— У-у-у, какой... Это только сначала, а потом привыкнешь.