Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

— Отойдите, мадам, в сторонку. Вы можете сильно перепачкать платье.

Это сказал пожилой рабочий в комбинезоне, синей фуражке с лакированным козырьком и клетчатом платке, повязанном вокруг шеи. Он говорил с акцентом: «Отойтите, матам».

Ольга послушно сделала шаг назад.

«Почему — мадам?» — с неожиданной обидой подумала она.

Из брезентовой палатки вышла женщина в солдатской гимнастерке, заправленной в короткую темную юбку, из-под которой были видны колени сильных загорелых ног, Ее обветренное лицо казалось заспанным.

Женщина сердито оглядела зрителей и громко сказала пожилому рабочему:

— Юрис, зачем вы разрешаете ребятам лезть на шланги? А ну, марш оттуда. Этого еще не хватало.

Толстяк со спиннингом под мышкой, с пивными бутылками в карманах полотняного пиджака, насмешливо крикнул:

— Товарищ командирша, какую воду вы ищете, и от чего она будет помогать?

Женщина прищурилась,

— От многих болезней. В том числе и от алкоголизма.

В толпе засмеялись.

Женщина скользнула внимательным взглядом по манометру на щитке около поста бурильщика и строго сказала парню, управлявшему лебедкой:

— Прибавь обороты, Вася. Грунт мягкий, и проходка только начата, можно придавить посильнее.

«Эта — не мадам», — подумала Ольга, Она повернулась и медленно вышла из леса.

— Геня, сколько денег нужно израсходовать, чтобы дать человеку высшее образование?

— Вопрос. — Геннадий бросил на тарелку куриную косточку и вытер салфеткой пальцы. — Надо посчитать.

— Вот и посчитай. Допустим, тридцать рублей стипендия…

— Стипендия. Стипендия — просто… — Он поднял глаза к потолку и быстро сосчитал: — Пять лет — шестьдесят месяцев — тысяча восемьсот рублей.

— Так много?

— Много… Капля в море! — Геннадий снисходительно похлопал Ольгу по руке. — Мы, экономисты, считаем не так. — Он начал загибать пальцы. — Зарплата преподавательскому и обслуживающему составу, содержание учебных зданий и общежитий — отопление, освещение, газ, водопровод, оборудование лабораторий, наглядные пособия…

Геннадий загнул десятый палец и, желая усилить впечатление, заметил:

— Мы, экономисты, можем подсчитать даже потенциальные убытки, которые несёт государство. Здоровый, трудоспособный человек пять лет потребляет, ничего не производя. — Он крякнул, вытер полотенцем губы. — Все в ажуре. Я прилягу, а ты посиди со мной, дорогая. Люблю, когда ты рядом.

Но Ольга постояла, подумала. Потом надела ситцевое платье и спортивные туфли.

— Я иду в лес собирать грибы, — сказала она и нахмурилась.

Лучи солнца, пробиваясь сквозь хвою, уже не жгли; к лесному аромату примешивался резкий запах отработанных газов солярового масла.

Буровая еще работала, но зрители разошлись. Теперь у лебедки стоял пожилой рабочий Юрис, а рыжий бурильщик Вася сидел на лесенке зеленого вагончика и чистил картошку; по Васиным губам Ольга догадалась, что он насвистывает, но свиста не было слышно: его заглушал скрежет вращающегося ротора.

Выступающая над ротором квадратная труба почти не уходила в скважину. Юрис шевельнул рычагом, отпуская тормоз лебедки, — нагрузка на долото увеличилась, скрежет стал глухим и натужным.

— Юрис! Неужели вы не видите, что дизель зря расходует солярку? Нужно менять долото!

Ольга отвела густую еловую ветвь и увидела остальную часть поляны. У входа в палатку уже знакомая Ольге женщина связывала в узел простыню с бельем. Ей помогала беловолосая девочка лет восьми, с веселыми глазами и облупившимся от загара носом.

Шум дизеля смолк. Ольга услышала стрекот кузнечиков в траве и песенку, что насвистывал Вася, — это был вальс «В лесу прифронтовом».

Подошел Юрис, вытирая руки ветошью.

— Какое толото поткотовить, Анна Ивановна? Женщина хотела ответить, но передумала: она повернула голову к Васе.

— Ну, какое?

Тот перестал насвистывать и покраснел.

«Эх, ты, — подумала Ольга, — нужно посмотреть по геолого-технологическому наряду, в какой породе идет бурение. Сейчас она ему это скажет».

Но Анна Ивановна не сказала этого. И Вася тоже не вспомнил про наряд. Он подошел к желобу, зачерпнул глинистый раствор и медленно растер его между пальцами. Потом вытянулся перед женщиной, словно отвечал урок.

— В растворе осколки гранита, Анна Ивановна. Вон даже колют кожу, — он показал пальцы и вытер их о спецовку. — Долото нужно ставить трехшарошечное мелкозубчатое.

Юрис одобрительно кивнул.

— Я сам так тумал.

— Молодец, Василий, — похвалила Анна Ивановна. — Только зачем пачкать спецовку? — Она взяла из рук Юриса ветошь. — На, оботри.

Ее глаза опять прищурились, как днем, когда она разговаривала с толстяком рыболовом, и Ольге показалось, что насмешливый взгляд Анны Ивановны обращен в ее сторону. Она осторожно отпустила еловую ветвь и, неслышно ступая по мху, пошла прочь.

Тени деревьев удлинились. Впереди между стволами сосен горели последние отсветы солнца — багровые и холодные. В тишине отчетливо прозвучало далекое «ку-ку, ку-ку».

Ольга присела на ствол поваленной березы, отломила от нее веточку и начала машинально обрывать листья.

Мальчишка… Наверно, только что распростился со школьной партой, а разбирается правильней Ольги в деле, которому она училась столько лет… «Это моя лучшая ученица. Будет отличным инженером». Будет… И на что ушли эти годы? На пустые разговоры о кимоно, о новой мебели, о джазовых пластинках и еще черт знает о чем. «Отдыхать нужно только в Сочи». От чего отдыхать?..

Когда-то в белые ночи Ольга бродила с веселой компанией однокурсников по задумчивым набережным Невы, где знакома каждая гранитная скамья. Тогда были надежды, цели… Где эти мечты? Где друзья? И почему она, Ольга, числится — а может, уже не числится? — в пыльных списках как механически выбывшая… Отовсюду.

Кто виноват… Геннадий? Но ведь не было случая, чтобы он препятствовал ее поступлению на работу. «Работать? Смотри, как хочешь, дорогая. Тебя никто не торопит». И она не торопилась, находила разные оправдания: сначала — зима, в темные морозные утра неприятно рано вставать, подожду весны; потом не хотелось уезжать с юга в дождливый промозглый город — думала: «Что у меня, в самом деле, семеро по лавкам. Успею».

Внезапно пришла новая успокаивающая мысль — Толик! Ну конечно, это из-за него… Ольга облегченно вздохнула, но тут же подумала, что сын никогда не связывал ей руки. Постоянно его опекают бездетные старики Турины.

Из глубины леса опять донеслось печальное «ку-ку, ку-ку».

«Вот и я, как кукушка, подбрасываю детей в чужие гнезда». А сколько волнений, радостей, огорчений было связано с появлением ребенка… У Ольги пропало молоко, и Геннадий бегал в консультацию, сам подогревал рожки с молоком — все это с виноватым видом, испуганным лицом. Ему пришлось взять отпуск зимой, а потом он все лето торчал в городе, а Ольга отдыхала на Рижском взморье, в санатории «Мать и дитя». Подробности их жизни, на которые она раньше не обращала внимания, теперь всплыли в ее памяти; сколько раз на письменном столе у Геннадия она видела толстые папки с надписью: «Годовой отчет артели «Прогресс». Тогда ей не приходило в голову, почему Геннадий просиживает ночи над составлением отчетов какой-то артели, в которой он не служит…