Кристине Нёстлингер - Дуйбол-привет!

Пришла Тита, Ханси сдвинулся к краю, Тита села рядом с ним. Она сказала:

— Мог бы и в дом спокойно зайти, нам опять общаться можно. Старики помирились.

— Нормально, — бросил Ханси.

— Нет, давай уж лучше здесь посидим, — сказала Тита раздумчиво, — там и без нас не продохнуть: там Курицмайер с женой, Козмайер со старшим сыном и Свинмайерша с дочкой!

Ханси обалдело уставился на нее. Чтобы простые крестьяне к фабриканту Низбергеру в дом заходили — такого еще не было. Разве что Козмайеров сын корзинку с яйцами заносил или же Свинмайер соломенную крышу старинного деревянного дома подправлял.

— И чем они там занимаются, я не знаю, — продолжала Тита, — они меня просто-напросто выставили. Сказали, чтоб я не отсвечивала. У меня, видите ли, нос не дорос их дела обсуждать!

Тита надула губы и заметила, что ей, промежду прочим, глубоко безразлично, о чем они собирались с отцом говорить.

— А мне, Тита, совсем не безразлично! — воскликнул Ханси. — Чует мое сердце, тут что-то нечисто. И хотелось бы мне знать, что именно.

— У тебя, видать, тоже не все дома! — сказала Тита.

— У меня-то все дома! — ответил Ханси. И рассказал ей про то, что ему удалось невольно подслушать на Главной площади, восстановить по клочкам телеграммы и услышать через стенную перегородку у себя в комнате.

— Допустим. Ну и что же из всего этого следует? — спросила Тита.

— Что дело нечисто! Что тут обманом пахнет!

Тита Ханси не поверила.

В тот самый момент, когда Ханси и Тита сидели рядышком и Ханси делился своими подозрениями, а Тита внушала ему, что все эти подозрения ничего не значат, пока он хотя бы не узнает, кого и в чем следует подозревать, в тот самый момент они услышали, как кто-то плачет. Просто рыдает взахлеб. Они встали, вышли из коровника и в старом сарае, приспособленном господином Низбергером под любительскую столярную мастерскую, обнаружили Козмайерова Пеперла. Этот Пеперл Козмайер сидел на верстаке с зареванным лицом и в соплях. Пеперлу было пять лет. Тита ему симпатизировала — он косил в разные стороны, что встречается чрезвычайно редко.

— Пеперл, — сказала Тита, — чего ревешь?

— Бертль, что ли, врезал? — спросил Ханси.

Бертль—это старший брат Пеперла. Он чаще всего и доводил Пеперла до слез.

— Потому что они меня не принимают, говорят — нельзя! — хлюпал носом Пеперл.

— Чего нельзя, куда не принимают? — спросила Тита. Пеперл ткнул пальцем в сторону старинного деревенского дома.

Постепенно рыдания поутихли, и он смог объяснить:

— Всем жужжалку дали и мячик, а мне ничего не дали!

— Какую еще жужжалку, какой еще мячик! — Тита не могла ничего понять.

Пеперл с жаром затараторил:

— Ну, такая гоняльная машинка и белый мячик. Всем, всем досталось, только мне ничего не дают!

Он утер ладонью слезы с глаз и сопли с носа.

— Говорят, меня сразу по глазам узнают, потом я еще слишком маленький! — Пеперл опять завыл в голос: —Всегда я маленький!

— Кто получил пену и дуло? — спросил Ханси. Пеперл сказал:

— Курицмайер, и папа, и Бертль, и старшая Свинмайер, и младшая Свинмайер!

— Хм, они что, тоже в дуйболисты записались?

Тита опять ничего не понимала. Пеперл пожал плечами.

— Как все это было, Пеперл? — спросил Ханси. — Когда это они успели заполучить дула и пены?

Пеперл снова ткнул в сторону дома и рассказал, что пену и дуло они получили только-только и сразу прогнали его Говорят, это не для сопливых.

— Прямо как со мной! — сказала Тита.

— Ну теперь мне веришь? — спросил Ханси.

— А еще они денег за это потом получат! — выкрикнул Пеперл.

— За что деньги получат и от кого? — спросил Ханси.

Пеперл, захлебываясь от слез, изложил, что своими ушами слышал: отец и старший брат получат много денег, если все сделают как надо.

Ханси и Тита вытянули из маленького Пеперла еще массу подробностей. Постепенно сложилась такая картина: утром господин Низбергер с господином Харчмайером заехали к Козмайеру и долго с ним беседовали. После чего господин Козмайер-старший и Козмайер-младший сказали госпоже Козмайер:

— Плевая работенка за этакие деньги! Грех невелик, зато потеха большая! Так что мы согласные!

После этого они спустились к низбергеровскому дому, куда подошли также чета Курицмайеров и госпожа Свинмайер с дочкой Герти. Пеперлу велели сидеть дома, но он прокрался за ними следом. А потом Пеперл увидел, как господин Низбергер и господин Харчмайер раздают всем в комнате дула и пены. Тут Пеперл влетел в комнату и тоже потребовал пену, тогда они его и турнули. Больше Пеперл не знал ничего.

Тита Низбергер была огорошена. У нее в голове не укладывалось, чтобы ее отец просто так, за здорово живешь, раздаривал дула и пены. Ее отец отродясь ничего не раздаривал. В крайнем случае уступал чуть дешевле. С другой стороны, зачем это Курицмайеру, Свинмайерше и Козмайеру дула покупать. Сказал ведь Козмайер своей половине, что он думает заработать, а не потратиться.

— Ханси, что все это значит? — спросила Тита.

— Это мы сейчас и увидим, — сказал Ханси.

Он вытащил Титу из сарая-мастерской и повел ее к старинному деревянному дому.

— Скройся, — тихо приказал Ханси, когда они оказались у дверей деревенского дома.

Тита послушно скрылась. Они проползли на четвереньках под кухонным окном до первого комнатного окна. Ханси осторожно привстал, ровно настолько, чтобы заглянуть в комнату. Но низбергеровская комната была довольно большой. Ханси никого не увидел. Он увидел лишь пирамиду из пен да шесть дул на подоконнике.

— Айда к другому окну, — прошептала Тита, — они наверняка за столом сидят!

Ханси опустился на колени. Они поползли к следующему окну. Ханси снова привстал.

— Видно что-нибудь? — спросила Тита.

Ханси было видно. И не что-нибудь, а даже очень много. Ханси увидел сразу столько, что от изумления как раскрыл рот, так уже и не закрывал его.

— Ну что там? — Тита дернула Ханси за штанину. — Говори же!

Так как добиться ответа от Ханси не удавалось, Тита тоже приподнялась, заглянула в комнату и окаменела. За столом сидели ее отец и господин Харчмайер. Оба оживленно жестикулировали и что-то говорили. Что именно — разобрать было нельзя. А перед столом стояли крестьянин Козмайер и сын его Бертль. Но узнать обоих можно было с великим трудом. На них были джинсы, на них были рубашки в крупную клетку. У Бертля на носу сидели непомерно большие темные очки, а на головы у обоих Козмайеров были напялены ядовито-желтые шапочки с козырьками. Тут к ним подошла госпожа Низбергер, неся две куртки Одну клетчатую — по моде американских лесорубов, а другую с длинным ворсистым мехом. Бертль влез в длинноворсный мех, Козмайер — в лесорубскую куртку. Но всех перещеголяла госпожа Курицмайер. Она стояла за Бертлем. На белых шпильках, в шелковом платье — голубом в фиолетовый цветочек — и накинутом поверх меховом манто Голову ее украшала зеленая фетровая шляпа, густо облепленная мелкими искусственными цветами. В довершение всего на груди у нее болтались солнечные очки на золотой цепочке.