Николай Жданов - Новое море

Пташка и рта не успел раскрыть, как старик больно схватил его за руку, сдернул с колеса и приволок к костру.

— Кто ты такой есть? А? Говори! — хрипел он.

— Я, дедушка, думал, что это наша машина, — пролепетал Пташка. — Я у вас ничего не хотел взять! Честное пионерское, ничего! Вы не думайте! Я от своей машины отстал…

— Кто тебя знает, — недоверчиво сказал старик, все еще не отпуская Пташкину руку. — Может, ты отстал, а может, и нарочно сюда пришел поживиться… Пропуск, небось, у тебя не выправлен?

— Пропуск у меня не выправлен, — пробормотал совсем смущенный Пташка. — А разве сюда надо пропуск выправлять? Я не знал!

— А как же иначе? — сказал старик, отпустив, однако, Пташкину руку. — Да уж там пусть разбирают — чего ты знал, чего не знал, — продолжал он. — Мы вот с Туманом (он кивнул на собаку, которая, однако, с безразличным видом легла у костра) должны тебя для порядка заарестовать и препроводить куда следует.

Пташка стоял, боясь шелохнуться.

Старик же неторопливо достал из кармана трубку, набил ее табаком, спрятал в карман кисет и, отыскивая в костре подходящий уголек, продолжал все тем же зловещим тоном:

— Так, так… Отстал, говоришь. А где же отец-мать у тебя? Знают они, что ты тут за чужим добром охотишься? Ну, что же замолчал, а?

— Что же я буду говорить, раз вы честному пионерскому не верите! — обиделся Пташка.

— Так ты, выходит, к тому же и пионер? — укоризненно заметил дед.

— И пионер, а как же! Кого хочешь спросите! — вызывающе заговорил Пташка, задетый словами старика. — У меня и галстук есть, только днем жарко было, так я его в карман положил.

Пташка достал галстук и стал повязывать его на шею.

— Ишь ты какой, — сказал старик, еще раз внимательно посмотрев на Пташку. Затем он стал молча раскуривать свою трубку, как видно опять потухшую. — Небось отец с матерью и знать не знают, где ты теперь бродишь? — снова сказал он.

Пташка не отвечал.

— Что же молчишь? Совестно стало? — продолжал старик.

Пташка вдруг засопел, шмыгнул носом и отвернулся.

— Ты чего? — испугался дед. — Ну чего ты, малый? Не надо, не надо, брось!

Он подвинулся к Пташке и положил ему на плечо руку. Но Пташка отстранился.

— А чего пристали-то! Папку моего фашисты убили, и маму тоже, а вы — пристаете! — глотая слезы, с обидой проговорил он.

Старик растерянно крякнул и махнул рукой. Большое лицо его сжалось, будто от боли.

— Ладно уж, ладно… Не плачь! Чего уж теперь делать, — забормотал он. — Зовут-то тебя как?

— Митей, — сказал Пташка.

— Ну вот, Митя, так, стало быть, ты меня не бойся, это я так только — для острастки.

Пташка молча посмотрел на деда уже без всякого страха.

— Так ты, Митя, куда путь-то держишь? — продолжал дед.

Пташке пришлось рассказать о том, куда он ехал и как отстал от дяди Феди.

— Ничего, человек не иголка: либо он тебя, либо ты его обязательно сыщете, — уверенно сказал дед.

Он поправил костер, подбросил в огонь сушняку и долго молчал. Потом, обратив на Пташку лицо, освещенное внезапным лукавством, сказал, усмехаясь:

— А здорово же я тебя напугал, малый, а!

— Не так уж… — ответил Пташка угрюмо. — А вы, дедушка, кем тут работаете? — спросил он погодя.

— Я к сыну еду, тоже на гидроузел, — сказал старик. — Мы вон с Туманом, — он кивнул на собаку, — девятый день едем. Сначала по Каме все плыли, а потом и по самой по матушке по Волге. Теперь уж нам совсем немного осталось. Посадил нас на пристани один попутный шофер, да подшипник у него расплавился. Вот и стоим в пути, ждем, а он на автобазу ушел.

— Так вы тоже не здешний? А еще говорили — пропуск зачем не выправил! — заметил Пташка с упреком.

Дед усмехнулся.

— Чтоб знал наших! — сказал он, довольный произведенным на Пташку впечатлением.

— Это ваша собака? — спросил Пташка.

— Туман-то? Мой он, известно. Вот уже два года как старуха моя померла, так я все с ним. Он у меня, что твой человек, все понимает. Я и на пароход ему билет выправлял, как настоящему пассажиру, только, верно, подешевле с него взяли. Что, Туман, доволен? — спросил он и, нагнувшись, потрепал собаку по спине.

Туман только зевнул и облизнулся.

— Вишь, доволен как, — сказал дед. — Все понимает! Не отличишь нипочем от человека.

— А я думал, вы тут канал роете, — сказал Пташка, и в его голосе послышалось явное разочарование.

— Канал? Канал тут сын мой роет. Про Сарафанова слышал, небось? — Дед расстегнул свой плащ и вынул из кармана новенькой, синей спецовки сложенную в несколько раз газету. — Грамоте разумеешь?

— Почему же не разумею! — обиделся Пташка.

— А разумеешь, так вот посмотри, что про него пишут.

Дед развернул газету и протянул Пташке.

При свете костра Пташка увидел портрет молодого человека в пиджаке с галстуком. Что-то в его лице показалось Пташке знакомым. «Сарафанов — бригадир монтажников, один из передовых людей гидроузла», — прочел он под портретом.

— Видел теперь! — гордо сказал старик, забирая газету, словно боясь, что Пташка помнет ее, и снова бережно спрятал в карман. — Первейший человек стал! — продолжал он. — А ведь давно ли я его крапивой порол, сорванца!

— Крапивой? — удивился Пташка. — За что же, дедушка?

— Заслужил, коли так, — сказал дед. — Озорной был, страсть! Вашего брата, мальчишек, не проучить во-время, так, гляди, и толку не будет.

— А ваш сын, Сарафанов, на какой машине работает?

— Он у меня на всяких машинах работает, с понятием парень! — сказал дед. — Теперь вот шагающие экскаваторы собирает. Ты, чай, еще не видел таких?

— Нет, я, наверно, уже видел, — сказал Пташка, вспомнив недавнее приключение. — Я, дедушка, иду сейчас по степи, а он как начал на меня шагать, как нача-а-л!

— Да нужен ты ему очень! — сказал дед. — Он, небось, котлован пошел рыть. Видел, котлован роют? — Дед указал рукой на земляные холмы. — Шлюз будут строить, а еще, слышь, насосную станцию. Тут, милый, разных машин на сто верст наставлено. А всего больше в этих вот местах. Тут, шофер мне сказывал, пароходы, как по лестнице, будут взбираться на ергеня. Вот она, земля, как разворочена везде! Сразу и не поймешь, что к чему. Тут, смотришь, роют, там — шпунты бьют, а около — бетон укладывают, арматуру везут. Заводов понастроено, машин нагнали видимо-невидимо! Я уж и так говорю Туману: по старому понятию, такие дела одному богу делать положено, а теперь, погляди, сам человек за них взялся — моря устраивает, рекам указывает, куда надо течь. Вот мы тут с тобой сидим и ничего себе, в ус не дуем, а скоро по этому самому месту пароходы пойдут.

Туман поднял голову и некоторое время, казалось, с интересом прислушивался, но затем устало закрыл глаза и, положив голову на вытянутые лапы, задремал, словно все, что говорил дед, было ему уже хорошо известно.