Семен Бытовой - Река твоих отцов

— Что вы, что вы! — смутилась Даша. — Чтобы об учителе народ складывал песни, надо заслужить. А я только-только пединститут окончила. Даже не знаю, куда меня из Совгавани пошлют.

— Оттуда далеко не пошлют, — авторитетно заявил Костя.

— Во всяком случае не дальше нашей Уськи, — добавил Василий и спросил отца: — Верно, ама?

Тот закивал головой.

Даша не стала спорить. Мысль о том, что ее в самом деле могут послать в Уську, где живут эти добрые орочи, так благодарные учителю, даже порадовала ее. Ведь сама она эвенка, и судьба ее сородичей во многом похожа на судьбу орочей. А когда в институте распределяли молодых учителей, Даша попросила, чтобы ее послали в одну из далеких северных школ.

Теперь ей захотелось побольше узнать о Николае Павловиче, — узнать, какой он из себя, с чего начал свою работу в орочской лесной школе, чем заслужил такую любовь этих людей. И она решила, что будет просить в городском отделе народного образования, чтобы ее непременно направили в Уську.

Меж тем совсем рассвело. Над тайгой поднялось солнце, с первой же минуты очень жаркое.

Лес сразу наполнился разноголосым пением птиц. Небольшими стайками вылетали они из зарослей и кружились в воздухе. А иглохвостые стрижи, быстро набрав высоту и сделав несколько стремительных кругов, не сбавляя скорости, ринулись к реке, заскользили по ее гладкой поверхности и с жадностью стали зачерпывать воду широко раскрытыми клювами. Напившись, они снова взмыли в небо и уже долго оставались в голубой выси. «Значит, — подумал я, — день сегодня будет хороший…»

Кряхтя слез с верхней полки Тимофей Иванович. Он оказался ниже среднего роста, с красноватым скуластым лицом, стянутым мелкими морщинами. Его узко поставленные глаза под одутловатыми веками сонно моргали Поежившись, почесав грудь, он присел на краешек скамейки, достал из глубокого кармана штанов трубку; не спеша набил ее табаком из кожаного кисета и закурил.

— Скоро, однако, Уська? — глуховатым голосом спросил он рыбака.

— Скоро, Тимофей Иванович.

— Ладно, пускай. — Помолчав с минуту, он попросил сородича уступить место около окна. Пересел, подобрал под себя ноги, обутые в легкие ичиги. Подперев кулаками лицо, устремил глаза в одну точку и долго сидел так, занятый своими мыслями.

«Вероятно, — подумал я, — старик сейчас опять запоет».

И даже представил себе, о чем будет его новая песня. Наверно, об утренней тайге, разбуженной зарей и птицами, о родной реке, бегущей рядом с поездом, о сопках, осененных свежим росистым лесом, и, возможно, опять о русском учителе Николае Павловиче…

И точно, Тимофей Иванович запел, но, к сожалению, слова новой песни были мне не понятны, а спросить Терентия Ивановича или его сына, о чем теперь пел их сородич, я просто не успел.

Промелькнул высокий домик с башенкой — полустанок. Заскрипели тормоза, сдерживая вагоны на крутом спуске. Тумнин ненадолго ушел в заросли, потом снова с шумом вырвался оттуда и забурлил на перекатах. Утренние тени отодвинулись к сопкам и стали взбираться на лесистые склоны.

Оставив справа от себя реку, поезд въехал в довольно широкую долину, на дне которой теснились бревенчатые дома.

Это была Уська-Орочская.

Василий Акунка прямо со станции ведет меня речным берегом к дому учителя Сидорова.

Утро выдалось тихое, ясное. Тайга на горных склонах, омытая ночной росой, дышала свежестью. Каждая крона дерева, каждый куст были пронизаны солнечным светом. И через все это зеленое царство Тумнин неутомимо нес свои бурные воды к морю, огибая крутые, чаще всего скалистые выступы сопок, которые сходились вдали так близко, что река, казалось, с трудом пробивается через гулкое ущелье.

Несколько минут мы идем молча, не зная, с чего начать разговор, хотя мне хочется о многом расспросить Акунку.

— Вы, наверно, тоже ученик Николая Павловича?

— Конечно, — оживляется Василий, — мы здесь все его ученики…

Акунка перед войной окончил «лесную школу» в Уське-Орочской.

«Вероятно, — думал я, — школу называют здесь „лесной“ потому, что стоит она на берегу Тумнина. А возможно, еще и потому, что первыми учениками были дети орочей — таежных следопытов».

Я прошу Акунку рассказать о детских годах, когда он вместе с другими ребятами впервые сел за парту.

— Николай Павлович лучше расскажет, — говорит юноша. Но, подумав, соглашается.

…Было это в один из морозных дней февраля, в самый разгар охоты. В это время в поселке остаются только женщины, глубокие старики и малые дети. Все остальные живут в тайге. Стреляют белок, идут по следам соболей и лисиц, выкуривают из берлог медведей, — словом, для таежников наступает самая горячая пора.

Василию шел тогда одиннадцатый год. Он уже отлично правил собачьей упряжкой, метко стрелял из ружья, знал повадки зверей, и Терентий Иванович считал сына своим помощником.

В то памятное утро отец послал его проверить капканы, которые с ночи поставил в распадке по следу лисицы. Не успел мальчик отойти от зимовья, как услышал: бежит упряжка. Сперва подумал, что это Колька Бисянка едет. Колька давно обещал приехать к Васе, чтобы вместе обложить медвежью берлогу на старом тополе. Но когда упряжка миновала кедровик, Вася увидал, что ею правит новый учитель, а на нартах, тесно прижавшись друг к другу, сидят Петя Тиктамунка, Олег Мулинка и Саша Намунка. Лица у ребят унылые, а у Олега почему-то слезы на глазах.

Вася сразу догадался, зачем сюда приехал русский учитель, повернул свои широкие, подклеенные мехом лыжи и пустился в заросли. Николай Павлович заметил его и закричал:

— Мальчик, остановись!

Но где там!

Вася бежал так быстро, что следом за ним летели снежные вихри. Он даже забыл про свои капканы. Пробежав с километр, остановился, прислушался. Тихо. Значит, никто не гнался за ним. Подумал, не махнуть ли к Кольке Бисянке — предупредить, что новый учитель объезжает охотничьи зимовья, собирает орочских ребят в школу.

Но как поближе добраться к Бисянкам — не знал. Может быть, через дубовую падь? Но там, рассказывал отец, бродит большое стадо диких кабанов. Еще набредешь на секача! А если даже кабаны откочевали, до самой ночи не доберешься к Бисянке.

Что же такое придумать?

Вдруг в мерзлых кустах возник странный шум. Вася вздрогнул, насторожился. Пройдя немного вперед, увидел огромного лося. Лось чистил рога о ствол толстого кедра. Дерево качалось, и на снег падали тяжелые шишки, набитые орехами.

Чтобы не испугать сохатого, мальчик решил уйти. Но куда? Уйдешь подальше в глубь тайги, погибнешь без огня и пищи. Если бы захватил с собой спички, мог бы заночевать у костра и переждать, пока учитель уедет из зимовья.