Семен Бытовой - Река твоих отцов

Солнце, склонившись к закату, слегка озарило небольшие облака над горизонтом. Немного уже потемнело в лесу.

По словам Сидорова, нынче июнь на редкость теплый и солнечный. Обычно в предгорьях Сихотэ-Алиня, вблизи бурного и холодного Татарского пролива, июнь выдается капризный, с резкими ветрами, с дождем и даже градом. А в этом году тайга уже успела полностью одеться в зеленый наряд. Местами кроны деревьев сплелись так тесно, что негде пробиться дневному свету. Уже повсюду покрылась бутонами липа. Густыми звонкими роями летают над ними пчелы. Натрудившись, медленно порхают бабочки, заканчивая свой короткий дневной век.

А голоса птиц не смолкают даже вечером, перед закатом. Только недавно населили они тайгу и теперь заняты своими гнездовьями. Одни птицы только кладут яйца, другие высиживают, а многие уже кормят желторотых птенцов.

Хватает теперь забот и у зверей. В глубине леса, в укромных ямках теснятся зайчата. Они только-только появились на свет и легко могут стать добычей хищника. Поэтому сидят смирно, ждут, пока зайчиха принесет им какое-нибудь лакомство.

А белочки предпочитают высокие кедры. Когда они подрастут, то начнут носиться по веткам, прыгать с дерева на дерево, где почти круглый год держатся шишки, набитые орехами.

Лосиха в июне начинает водить за собой красавца лосенка Он трусит за матерью на высоких тонких ногах, на бегу обирая сочные листочки с куста.

Много красивых цветов расцвело в июньской тайге. На каждом шагу можно встретить алые саранки, ирисы, ромашку. А бледно-лилового багульника просто тьма. Он заполняет почти все горные склоны.

— Шаманьи цветы, — шутливо говорит Николай Павлович, сорвав багульник. — Когда орочи приходили за каким-нибудь советом к шаману, обязательно приносили с собой букетик багульника. Они жгли его, пахучий дым наполнял юрту, и тогда шаман начинал колотить в бубен и дико плясать. Жуткое, скажу вам, зрелище…

— Наверно, я уже этого не увижу?

— От прошлого здесь почти ничего не осталось. — Он помедлил и с той же шутливой улыбкой сказал: — А увидеть шамана можно.

— Где?

— На представлении школьного драмкружка. Есть у нас там лихой актер, Женя Тиктамунка. Здорово шамана играет. Даже старики смотрят и удивляются: до чего же похож на Никифора Хутунку, последнего орочского шамана…

— Расскажите, Николай Павлович, о ваших орочах. И вот что он рассказал:

— Они поселились на Тумнине около века тому назад. До этого орочи жили на морском побережье в небольших бухточках или в устьях таежных рек, впадающих в Татарский пролив. Они и назвали эти места по-своему: Хади, Ма, Дюанка, Датта, Копи, Акур…

Орочское стойбище состояло из десяти жилых шалашей, сооруженных из древесного корья, и амбарчиков на сваях — цзали — для хранения съестных припасов. Рядом с жилищем или позади него стояли вешала, где с лета до осени вялилась рыба — юкола.

В шалашах почти никогда не потухал очаг. Дым от него выходил наружу через узкое отверстие, сделанное в берестяной крыше. Как только поднимался ветер, дым застревал в шалаше, слепил глаза, спирал дыхание. На зиму орочи обкладывали жилище толстым слоем сухой травы, плотно придавливали ее жердями, чтобы не разметала пурга. На земляном полу лежали медвежьи и оленьи шкуры, циновки из кусков кедровой коры. На полочках размещалась берестяная посуда, так называемые кондюго. Ногтем большого пальца женщины вырезали на кондюго национальный орнамент.

Орочи запасали на зиму только юколу, муку, соль. Мясо добывали в тайге свежее: охотились на лосей, медведей.

Стопятилетняя бабушка Анна Васильевна, старейшина рода Акунка, любила рассказывать легенду.

Давно-давно, даже сама не помнит когда, шла большая война. Докатилась она и до орочских стойбищ. Пришлось народу покинуть свои родовые стойбища и на ульмагдах — долбленых лодках — уплыть далеко в море. На одной ульмагде везли книгу, в ней были записаны законы народа. Неожиданно разыгрался шторм. Волны стали захлестывать ульмагду. Книга законов промокла. Когда лодку вынесло прибоем на берег, орочи разложили страницы книги на камнях, чтобы просушить их на солнце. Но тут с севера подул сильный ветер, подхватил страницы и разбросал по волнам.

С тех пор — гласит легенда — остались лесные жители без грамоты и без законов… Много зим после этого никто не тревожил орочей. Но в конце прошлого века на морское побережье приехали скупщики пушнины. Они привезли яркое полотно, фарфоровые бусы, пуговицы, нитки и меняли свой товар на дорогие меха. Спиртоносы из Маньчжурии зачастили к орочам с «огненной водой». За спирт и водку тоже платили белками, лисицами, соболями, колонками. Цайдуны [3] цайдуны — купцы. из чужой страны заносили в стойбище опасные болезни, от которых в течение нескольких дней гибли целые орочские семьи. Так навсегда погасли очаги родов Бяпалинка, Дунка, Хуанка, Быхинька, Каундига, Донадига. Теперь почти не осталось и следов от их стойбищ.

Тогда-то и переселились орочи на лесистые берега Тумнина, богатые пушным зверем. Да и рыбы в эту реку во время нереста заходило столько, что на оморочке по ней, бывало, не пройдешь.

В одну из зим в долину Тумнина пожаловали царский урядник и поп. Поп крестил орочей, учил их закону божьему, наделил жестяными крестиками. За каждый такой крестик брал соболью шкурку.

Однако лесные люди по-прежнему верили в силу могучего духа — Амбы, который один властвует над всеми. Амба живет везде — в лесу, в воздухе, под водой… Когда он добр, то помогает на охоте и рыбной ловле. Когда разгневан, посылает несчастье: зимой пургу, осенью и весной — наводнение.

Только шаман умеет разговаривать с могучим духом. Поэтому люди должны ходить к шаману, слушаться и почитать его.

Орочи верили, что после смерти душа переселяется в какое-то другое царство — Буни. Но путь в то царство долог и труден. Поэтому умершему надо дать с собой самые нужные предметы: палку, удочку, посуду…

— Все это, понятно, осталось в прошлом, — говорит Николай Павлович. — К новой жизни орочи шли охотно. Особенно молодежь. Старики, правда, не сразу расставались со своими древними обычаями и привычками. Тут нам пришлось потрудиться…

— Сколько орочских родов сохранилось?

— Девять родов. Но иные из них так малочисленны, что насчитывают лишь две-три семьи.

— Сколько же всего осталось орочей?

— Человек триста пятьдесят. — И, заметив мое удивление, говорит: — Ничего, хоть и маленький народ, но и ему есть чем гордиться. Смелые, мужественные люди орочи наши. Поживете подольше в Уське, сами увидите.