Виктор Сидоров - Повесть о красном орленке

— Клянусь! — крикнул Артемка.— Клянусь тебе, Костя!.. И вам клянусь, товарищи: до смерти буду биться с беляками!

На фронтах наступило тревожное затишье. Точно так притихает степь перед грозной бурей. Еще никто не знает, когда она грянет, но все чувствуют ее приближение и готовятся к ней.

Колчаковское командование спешно собирало силы для нового и последнего удара.

Наступление белых возобновилось 10 ноября. Четыре колонны общей численностью в пятнадцать тысяч штыков и сабель при 8 орудиях и ста пулеметах вытянулись, как четыре лезвия, к сердцу партизанского края, к Солоновке.

Главный штаб партизанской армии, воспользовавшись коротко» передышкой, быстро перегруппировал силы, собрав все полки в единый кулак. Партизаны, перерезав все дороги, ждали врага.

Трудно было понять Артемке, как развивались события в эти грозные дни, не мог он охватить ни взором, ни мысленно ту обширную территорию вокруг Солоновки, которая вдруг вспыхнула огнем войны, жестоким и беспощадным, не догадывался даже, сколько тысяч людей сошлось здесь, чтобы победить или умереть.

День 13 ноября выдался для Артемки особенно трудным. Только вернулся с Иваном Бушуевым из разведки, только успел выпить кружку крутого кипятку, снова вызвал Колядо.

Накинул на кожанку ватную телогрейку, побежал в штаб. Колядо протянул пакет.

— Скачи, Артем, в Малышев Лог, передай главкому Мамонтову...— Глянул внимательно в лицо мальчишки, осунувшееся, почерневшее, рука дрогнула, опустилась.— Или знаешь шо? Лучше покличь до меня Ивана. Нехай вин слетает. А ты давай-ка, брат, к Наумычу. Отдохни трохи...

Артемка отрицательно затряс головой, выдавил хрипло:

— Не пойду. Давай пакет.

Колядо с удивлением рассматривал Артемку, будто видел его впервые: как изменился он с той поры, когда пришел в отряд. Большие серые глаза смотрели на Колядо твердо и строго. У переносья залегла глубокая упрямая складка. Губы сжаты, будто никогда не трогала их улыбка. Во всем: в лице и в фигуре, окрепшей и выросшей, и даже в том, как стоял он перед командиром, опустив руки по швам, чувствовалось, что это уже не мальчик, а человек, перенесший все тяготы трудной и суровой жизни, видевший кровь и смерть, познавший дружбу и потерявший друга. Это был солдат. И другое видел Колядо: не жалость нужна Артемке, а вера в него, вера в его силы.

— Ну, что ж,— тряхнул головой Колядо.— И то верно— не время для отдыха... Скачи.

Малышев Лог — село небольшое, тихое. Но в эти дни оно бурлило, как уездный город в престольный праздник: все улицы и площадь забиты людьми, конями, телегами; всюду шум, говор, ржанье лошадей, цокот сотен копыт о мерзлую, без снега, землю. Из толчеи вдруг вытягивались стройные колонны батальонов и уходили далеко за село, где чернели гигантскими поясами окопы.

Артемка с трудом пробивался к центру села, с любопытством и радостью поглядывая по сторонам: вот сила собралась! Разве одолеешь ее, сомнешь?!

Штаб, большой пятистенник под круглой крышей, Артемка угадал сразу — по многолюдию возле него и по коновязи, где стояло десятка два оседланных разгоряченных коней. Часовой преградил винтовкой дорогу:

— Куда прешь? Не видишь — штаб?!

— А мне и нужно в штаб. К Мамонтову.

— Нос вытри сначала,— грубо сказал часовой.— Отваливай и не мешайся под ногами.

Артемка озлился:

— Убери оружие. И язык попридержи,— и глянул на часового так, что тот даже смутился.— У меня пакет от Колядо.

— Так бы и сказал сразу,— смягчился партизан.— Проходи.— И когда Артемка скрылся за дверью, качнул головой: — Ну глазища! Чуть не прожег насквозь.

В большой комнате, наполненной сизым махорочным дымом, сидело и стояло человек пятнадцать. За столом, низко склонясь над картой, дымил махрой крепкий, стянутый желтыми скрипучими ремнями мужчина с небольшими усами.

— Вот пакет...— сказал Артемка мужчине, внутренне почувствовав, что это и есть главком Мамонтов.

Тот мельком глянул на Артемку, вскрыл пакет, начал читать, а Артемка так и впился в него глазами. Мамонтов! Сколько слышал о нем Артемка, как восхищался, слушая рассказы о героическах подвигах этого человека. Во всем: и в том, как он принял пакет, и как быстро забегал по строчкам живыми карими глазами, и как потом негромко попросил позвать начальника штаба, были видны его собранность и твердость. Говорил он короткими, четкими фразами, будто экономя слова.

Пока Мамонтов разговаривал с командирами,— одним что-то советуя, другим приказывая,— начальник штаба приготовил пакет, протянул Артемке.

— Держи, молодец.— А потом, что-то вспомнив, воскликнул: — Постой, постой... Ты Карев?

— Карев,— тревожно ответил Артемка, которому почудилось в голосе начштаба какое-то недоброжелательство.

Но начштаба заулыбался, схватил Артемку, давнул к своей груди.

— Вот ты каков, Карев! Ефим Мефодьевич, это же наш герой!

Артемка смутился, потупился под взглядами командиров, не зная, что делать, что сказать.

— Какой я герой?.. — наконец чуть слышно произнес он.— У нас в полку настоящих героев много...

Мамонтов прищурился, переглянулся с начальником штаба, улыбнулся вдруг такой простой теплой улыбкой, от которой Артемке стало хорошо и легко, протянул руку.

— Правильно говоришь, Карев. Много у нас героев настоящих. И ты тоже настоящий... Спасибо за службу,— крепко пожал руку Артемке.

Через несколько минут в штабе было уже пусто: где-то вдалеке сначала неуверенно, а затем громче, настойчивей загрохотала канонада. Начиналось сражение, какого не видели и не слыхивали еще алтайские степи. Артемка добрался до своего полка поздно вечером, а под утро партизаны уже спешным маршем двинулись на Мельникове.

Никогда в жизни не забыть Артемке двух последующих дней, никогда не пройдет боль, что засела занозой в самой глубине сердца.

...Полк «Красных орлов» был готов к выступлению: ждал только приказа. И вот прискакал на взмыленном коне Артемка. Он чуть не падал от усталости, когда подходил к командиру с пакетом главного штаба.

Приказ был коротким: установив связь с подразделениями Кулундинского и Алейского полков, немедленно идти на Селиверстове и ударить в тыл противнику, обложившему плотным кольцом Солоновку.

Как медленно наступал рассвет в это утро! Но вот уже можно стало различить небольшой холмик далеко в степи, вот уже прояснилась стена молчаливого бора, вот уже заметны окопы и траншеи врага, изрезавшие степь вокруг Солоновки, словно морщины старческое лицо...

Колядо вскинул к глазам большой артиллерийский бинокль, повел вдоль горизонта. Через минуту отрывисто бросил:

— Похоже, сейчас начнется...

И только сказал, издалека, из-за рощицы, будто ему в ответ, бухнул выстрел. Снаряд разорвался близ села. За ним другой, третий... Первому орудию откликнулось второе, потом еще, еще, и загремела степь, задымилась.