Виктор Сидоров - Федька Сыч теряет кличку

– Значит, они в подвале? – спросил Андрюшка.

– А то где же! Побежали к плитам.

Тимка долго бороздил носом мокрые и грязные плиты, пока не нашел щель.

– Ага, вот она! – прошептал, наконец, он.

– Ну-ка, ну-ка! Дай взглянуть…

Андрюшка приник глазом к небольшой щели между плитами, оттуда струился слабый свет. Но ничего, кроме мелькающих теней, не увидел. Из подвала долетал чуть слышный глухой говор, однако, как ни напрягали ребята слух, ни слова разобрать не смогли.

Внезапно все смолкло и погас свет. Ребята, словно угорелые, поползли на свое старое место и замерли в траве. Но из церквушки никто не выходил.

– Что они там, спать улеглись? – разозлился Тимка. – Не сидеть же нам здесь до утра!

Андрюшка встал, осторожно заглянул в пролом. Никого. Хотел вернуться к Тимке, но неожиданно увидел бегущего к церквушке, только с другой стороны, человека. Андрюшка еле успел отпрянуть и прижаться к стене, как человек торопливо вошел в церквушку. «Опять Сыч!? Откуда он взялся?» Андрюшка был совершенно ошеломлен. В церквушке раздавались какие-то странные звуки. Не то Сыч подметал, не то скреб метлой каменные плиты, а через минуту он также торопливо вышел и бегом бросился по тропинке к старому городу.

Торчать у церквушки больше было не к чему, и ребята помчались домой. Дождь не только не переставал, но, кажется, еще усилился – тугие водяные струи так и хлестали землю.

Ребята вбежали в первый попавшийся подъезд, чтобы передохнуть и собраться с мыслями.

– Ну, что? – вытирая ладонью мокрое лицо, спросил Тимка. – Поверил теперь? Это, брат ты мой, не шутка!

Андрюшка тоже понимал, что все виденное не шутка. Его просто лихорадило.

– А этот мужик-то, знаешь кто? – спросил Тимку. – Тот самый, что у нас в подвале ночью был. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Да ну?!

– Точно. Я его по голосу узнал… А Сыч… Что он с ними делает?

– Что делает! Ясно – ворует. Иначе зачем они лазят по подвалам?

– Ну, это мы посмотрим. Теперь-то мы все узнаем, но только как Сыч выбрался из церквушки? Ведь люк больше не открывался?

…Мать встретила Андрюшку сразу двумя вопросами.

– Во-первых, где ты допоздна пропадал, во-вторых, почему весь мокрый и в глине?

Андрюшка виновато осмотрел себя и тяжело вздохнул.

– Заигрались, а тут дождь хлынул…

Мама посмотрела на Андрюшку долгим печальным взглядом, от которого стало очень неловко. Но ведь не мог же он открыть ей еще не разгаданную тайну! Единственное, что твердо пообещал Андрюшка маме, – это не приходить поздно. Все – теперь они с Тимкой отдежурили.

Глаза у мамы сразу потеплели.

– Ну хорошо. Одежду повесь сушить, быстренько ешь – и в постель.

Она верила Андрюшке, и он никогда не злоупотреблял ее доверием. Наскоро поев, он юркнул под одеяло. По телу разлилось приятное тепло, но сон не шел. Перед глазами все время стояла церквушка и освещенное вспышкой спички лицо Сыча. «Зачем он по ночам таскается в церквушку? Ведь не для прогулки? Узлы какие-то принесли… Кто этот мужчина?» Думает Андрюшка, думает, а ничего придумать не может. Даже голова разболелась. Одно ясно: с Сычом неблагополучно.

Последний раз Андрюшка видел Сыча год назад, когда тот бросил школу. Они учились в одном классе, дружили, и Андрюшка пошел узнать, почему он не учится. Сыч жил на той же улице, что и Юрка Бабукин. Встретились возле дома, поздоровались. Андрюшка с удивлением рассматривал Сыча, его рваный пиджак, старые, кое-как залатанные штаны, выцветшую железнодорожную фуражку, которая была очень велика и сидела не на голове, а на ушах, сильно оттопырив их в стороны.

– Ты чего так вырядился?

Сыч исподлобья глянул на Андрюшку.

– А тебе-то что?

– Как что? – смутился Андрюшка. – Интересно…

– Я тебе не кино, – грубо сказал Сыч. – Ходит тут каждый: что да почему? Надоело.

Сыч сплюнул, отвернулся. Он долго глядел не мигая куда-то над домами, потом отрывисто сказал:

– Отец нигде не работает. Пенсию пропивает – вот почему! Доволен?

Сказал, голос его дрогнул, а в глазах вдруг заблестели слезы.

Потом каким-то глухим, но потеплевшим голосом произнес:

– Ну ладно, Андрюшка, не обижайся… Спасибо, что зашел, а теперь прощай, некогда мне…

– А почему в школу не ходишь? – торопливо спросил Андрюшка.

Сыч не ответил, лишь махнул рукой и медленно пошел вдоль улицы.

После этого Андрюшка больше не видел его.

И вот встретились…

Болезнь свалила мать, когда Федька заканчивал четвертый класс. Болела она долго и тяжело. Но все равно хозяйничала в доме, интересовалась, как учится Федька.

Бывало, худая, бледная, она зовет Федьку:

– Федюнька, иди, сыночек, ко мне…

Посадит на кровать, держит горячими пальцами грязную Федькину руку и тихим голосом убеждает:

– Учись, Федюнька, хорошо учись. В люди выйдешь, не ленись только. Какая у тебя сейчас забота? Никакой, кроме ученья. Станешь большим человеком, авось, и меня вылечишь… Отец-то, видишь, какой: ни до кого у него нет дела, пьет да пьет…

Федька учился хорошо. С похвальной грамотой четвертый закончил, в пятом тоже первым в классе шел.

Светлым мартовским днем, когда зазвенела первая капель, умерла мать. Федьку словно подменили: стал хмурый, молчаливый. Уроки готовил редко, а порой совсем не ходил в школу – и день, и два. Еле-еле закончил пятый и больше учиться не стал, сказал, что пойдет с отцом на заработки. Первое время в самом деле они с отцом нанимались пилить дрова. Но однажды отцу показалось, что его обсчитали, он поскандалил и больше не стал ходить по дворам.

– Не по нам эта работа, Федор, – сказал отец, вернувшись откуда-то пьяным. – Мы найдем себе такую работенку – ахнешь. Денежки сами потекут в карман.

Но такой работы не находилось. Да отец и не очень-то хотел работать: он получал пенсию как инвалид и этим вполне удовлетворялся.

После смерти матери в доме началось запустение. Все вещи приходили в негодность. Федька донашивал последние брюки и пиджак. Купить новые не было денег: отец пропивал их. Как получит, так неделю дома не живет – пьянствует. Целыми днями Федька болтался по городу полуголодный. Мало того, что отец совсем не заботился ни о доме, ни о Федьке, в последний год вдруг озлобился и по любому поводу бил Федьку. Бил нещадно. Один раз даже табуреткой замахнулся.

Этот случай на всю жизнь, как заноза, в память вонзился…

Осень пришла как-то сразу, холодная, мокрая. С серого неба целыми днями лил нудный дождь. Ветер злобно бросался в окна, безжалостно трепал в палисаднике тощую черемуху.