Михаил Коршунов - Требуется дворник

— Ничего, что он лег голодным? — Костя закрыл «Родную речь» с таким почтением, как будто бы он закрывает «Войну и мир».

— Детям иногда полезно. Он устал, хотел спать и поэтому капризничал.

— Кто его мать, как думаешь?

— Несчастная женщина.

— Почему?

— Обрекла себя на разлуку с сыном.

— Я не люблю разлучаться, — сказал Костя.

— С кем?

— С дорогими мне людьми или ставшими дорогими.

— Ты это говоришь мне или его матери?

— Себе. А какой я со стороны? — спросил Костя.

— Забавный.

— И только?

— Тебе этого мало?

— Мало. А бывает неизбежность?

— Неизбежность чего? — насторожилась Катя.

— Случая.

Катя молчала… Костя не сомневался, что она обдумывала его слова о неизбежности случая. Случая чего? Их встречи? Конечно. Чего же еще? Катя продолжала молчать, а Костя продолжал упрямо ждать. Катя сказала:

— У тебя нет кованого балкона из Неаполя. Я люблю балконы даже на первом этаже.

— Я его куплю.

— Его уже купили. Я видела.

— Кто?

— Эрмитажная вдова. Сказала, что приделает к даче.

Во дворе жила вдова по прозвищу Эрмитажная. Она собирала антиквариат, но, в отличие от Кости, — подлинный.

— Я куплю тебе камин, — не сдавался Костя. — Хочешь? Коллеги из Воскресенска продают. Тоже кованый.

— Камин не хочу. Мне нужен балкон, — упорствовала Катя, — чтобы вытряхивать с балкона ковры.

— А дачу не хочешь к балкону? — съехидничал Костя.

— Ну, если продают коллеги… Впрочем, не хочу — я еще не вдова.

— Ты еще и не замужем, — рискнул напомнить Костя.

У Кати дрогнуло, напряглось лицо. Это длилось всего лишь мгновение. Но Костя все равно пожалел, что пошутил так необдуманно.

— Я не успела выйти замуж. Меня украли пираты! — Катя вновь улыбалась.

— Ты хочешь сказать, что украл я? — обрадовался Костя.

— А ты разве пират? — удивилась Катя. — Ты дворник.

Костя сразу сник. Глянул в окно.

— Снег повалил. Завтра грести. Люблю — успокаивает. В детстве я был робким, и мать заставляла меня подходить к прохожим и спрашивать, который час. Невротическое состояние зажатости.

— А ты откуда прибыл в Москву, бедненький такой, зажатый?

— Туляки мы. Пряники жуем. До сих пор люблю пряники.

— Память детства? Понимаю. Который час? — спросила Катя.

— Издеваешься?

— Нисколечко. Глебка носил будильник в школу, а ты опять положил его в карман куртки и забыл вынуть.

Костя часто брал будильник с собой. Говорил, что испытывает слабость к карманным часам.

Рабочий день дворника может быть разбит на несколько частей любой длительности.

Снег валил всю ночь. К утру перестал. Город смягчился в звуках и в очертаниях, утратил гордость, подомашнел и от этого потеплел. Костя любил такой потеплевший город, несмотря на то, что работы Косте прибавлялось. Но снег успокаивал людей (Костя это давно отметил), делал все вокруг мягче и человечнее. А Костя ценил в людях прежде всего доброту и человечность.

Катя раскраснелась, что ей очень шло, волосы выбились из-под шапочки, прилипли к щекам и на лбу: она помогала Косте сгребать снег. Иногда подкидывала снег высоко лопатой, подставляла лицо, баловалась. Похоже, что ее отношение к снегу было сродни Костиному.

— Обожаю валяться в снегу. Тоже память детства.

— Поваляйся.

— Неприли-чес-тву-ет. Уже.

Они составили лопаты и покатили снег к краю тротуара. На порог дворницкой вышел Глеб Рожков в одетом, но заспанном виде.

— Дорогой второй наш класс, беспокоимся о вас, — сказала Катя.

— Чего не разбудили?

— Если желаешь… — Костя подхватил на лопату снега.

Глебка проворно отбежал, но, когда опасность миновала, приблизился к Косте и сказал, что хочет попробовать чистить тротуар.

— Попробуй. — Катя отдала ему лопату. Глебка пристроил ее к лопате, которую держал Костя, и вместе с ним двинул снежную волну. Но вскоре устал, или ему наскучило.

— Он может себе позволить не работать, — сказала Катя.

— Почему?

— У него есть деньги. Он вскрыл сейф.

— Сейф? — поразился Костя.

— Глиняный. В виде яблока. Ты забыл?

— Зачем тебе столько денег? — поинтересовался тогда Костя. — На патроны для прищепки?

— Не скажу.

Катя крикнула Глебке, чтобы собирался в школу. Он даже не оглянулся: ничего Глебку с Катей не объединяло. Опять раздружился.

Подошла Аида с утренней почтой, спросила Катю:

— Писем не ждете?

— Не жду.

— Что же — неоткуда?

— Мне письма не нужны. Сейчас.

— Аида, ты мешаешь. — Костя специально подкатил лопату со снегом Аиде под ноги, засыпал ее красивые замшевые сапоги.

Аида пошла, остановилась. Начала перчаткой отряхивать сапоги. Снова пошла, раздраженная, разобидевшаяся, готовая к продолжению борьбы. Аида привыкла нападать, а не защищаться.

— Строгая девушка… К тебе имеет претензию.

— И к тебе.

— Ничего ей такого не сделала.

— Будто.

— Брутто, — улыбнулась Катя, запрятав в глазах колючий блеск.

— Брутто, вес с упаковкой?

— Да. С замшевыми сапожками и золотыми сережками.

Костя отвез к краю тротуара снег и вернулся за следующей порцией. Катя, все еще не смягчившись, сказала:

— Я не только самолюбивая девушка, я и не пугливая девушка.

Катя вонзила лопату в снег:

— Пойду убирать квартиры, вот что.

— Зачем ты затеяла с квартирами?

— Чтобы не потерять квалификацию.

Костя остался один.

Из бойлерной вынырнул Цупиков. Знакомая картинка — будет ждать Аиду для того лишь, чтобы потом долго смотреть ей вслед.

Но Цупиков подбежал к Косте и отчаянным голосом спросил:

— Аида выйдет за меня замуж? Как думаешь?

— Спроси у нее.

— Ты спроси, когда будет возвращаться.

И Цупиков исчез, испарился. Совсем очумел или перегрелся в бойлерной.

Аида шла уже с пустой сумкой, возвращалась. Костя взялся за лопату и покатил снег навстречу. Аида остановилась, наблюдала. Костя приблизился, сказал:

— Медведя на кольце хочешь иметь?

— Что?

— За углом стоит.

Толя действительно выглянул из-за угла как по заказу.

— Подержи. — Аида сбросила с плеча сумку.

Костя едва подхватил ее.

— Дай сюда лопату. — Аида выдернула у Кости большую фанерную лопату и устремилась с ней туда, где прятался несчастный Толя. Лопата — наперевес. Толя в рваном полушубке — в армии говорят, одежда второго срока, — помчался во весь дух в подъезд. Цупиков был прав, что боялся. Аида с подобной же скоростью добежала до подъезда, отшвырнула лопату и тоже влетела в подъезд.

Аиды и Толи долго не было. Доносились их взволнованные голоса. Костя успел выкурить — съесть, как отмечает Толя, — сигарету. Наконец показалась Аида, подняла лопату и направилась к Косте. Следом вышел Толя, постоял немного и закричал: