Анатолий Соболев - Рассказы о Данилке

Когда он уразумел, что именно надо ребятам, сказал:

— Вы что, чокнутые? Не знаете, что Чапаев погиб?

— Сам ты чокнутый! — в отчаянии заорал тонким фальцетом Хлястик. — Разве могут такие люди погибать! Сапожник, пыльная голова!

— Но-но! — взревел киномеханик. — Я тебе покажу — «пыльная голова». А ну, катитесь отсюда, фулиганье, а то я вас!..

Мальчишки покатились.

— Ни шиша он не знает, фраер! Ему телятам хвосты крутить, а не кино показывать! — заявил Хлястик, зло погрозил кулаком в сторону клуба, отвесил оплеуху подвернувшемуся под руку Яшке-адъютанту и ушел.

Три дня на крыше не появлялся. Каждый день ходил в кино — ждал: может, выплывет Чапаев. А когда снова пожаловал на крышу, то, как всегда, сказал:

— Здравствуйте! Я — Чапаев!

Он вытащил из-за пазухи синюю обложку, на которой золотом было написано: «Фауст» и нарисован мужчина в старинном одеянии, а рядом с ним хвостатый черт.

— Тут про какого-то черта стишки были. Фауст его звали. Надо Василь Ивановичу обложку сделать.

Он сам ловко срезал бритвочкой прежнее название на обложке, а Данилка аккуратно написал печатными буквами новое. Перед этим возник спор — как назвать книгу. Хлястик прекратил базар:

— Ша! Назовем ее «Здравствуйте! Я — Чапаев!».

И, поджав губы, с вызовом оглядел пацанов. Никто не решился перечить. Они склеили листочки, которые выпадали. Яшка-адъютант нарисовал картинку Сломихинского боя, где Чапаев несется на коне и бурка развевается у него за плечами. Хлястик вставил в самый конец книги чистый листок и собственноручно написал: «Чапаев остался живой! Никакая пуля его не взяла! И никогда не убьет! Здравствуйте! Я — Чапаев!» Написал, посмотрел на всех, вздохнул:

— Нельзя, чтоб такие люди помирали.

Мальчишки согласились — им тоже хотелось, чтобы Чапаев остался живой.

Книга получилась красивой, с картинками и с новой обложкой. Хлястик забрал ее себе.

Теперь Данилка приносил из библиотеки самые потрепанные книги. Большие способности в переплетном деле проявил вдруг Хлястик. Под его руководством дело быстро двинулось вперед. Яшка-адъютант рисовал акварелью картинки. Данилка делал на обложке надписи (у него здорово получались печатные буквы), а Хлястик с другими пацанами складывал растрепанные листки, подрезал их по краям, склеивал и пришивал нитками к обложке. Книжки получались как новенькие. Библиотекарша не могла нарадоваться и хвалила ребят. Мальчишки гордились. Туго было с обложками, правда. Но однажды Хлястик припер несколько больших листов картона. Поймав подозрительный взгляд Данилки, сказал:

— Не дрейфь — заработок честный. На станции дрова пилят — я на бревнах сижу, чтоб они не крутились на козлах. И поленницы складываю. Так что все благородно. Ляжки вот стер, волдыри вскочили. — Хлястик поморщился. — Бревна эти крутятся, как живые. Вес у меня легкий, вместе с бревном вертухаюсь.

Хлястик резко изменился за последнее время, посерьезнел. Он притаскивал полные карманы пряников, по-честному делил их между пацанами поровну. Данилка вдруг заметил, что Хлястик не курит.

— Папирос нету? Могу принести.

— Не надо.

— Почему?

— Чапаев не курит, — смущенно сказал Хлястик.

Данилка хотел было засмеяться, но вдруг понял, что смеяться сейчас нельзя.

Однажды Хлястик пришел на крышу, когда там сидел один Данилка, и сказал серьезно:

— Давай прощаться. Уезжаем мы. Подъемные получили. В Мурманск мамка завербовалась.

Посидел молча, добавил:

— Я тебе напишу, ты приезжай — море увидишь.

В голосе его были радость и грусть одновременно. Данилка тоже погрустнел, согласно кивал на слова друга, еще не зная, что больше они никогда не увидятся. Может быть, Хлястик и писал письмо на станцию, только Данилки там уже не было. Тем же летом он переехал жить в город.

Через несколько лет, уже в конце войны, в одном из городков Восточной Пруссии гвардии капитан Данила Чубаров попал в полусгоревшую библиотеку. Он ходил среди обугленных стеллажей и складывал в стопку сохранившиеся книги. Он вспомнил библиотеку парткабинета, крышу сарая, Шурку-Хлястика и его непоколебимую веру, что Чапаев жив, и в груди капитана потеплело. Он плохо знал немецкий язык и едва разбирал названия. Капитан не знал, какие здесь книги, — но это были книги, и он их спасал. И вдруг увидел прекрасно изданную книгу с портретом Гитлера. «Майн кампф», — разобрал он готический шрифт. Он взял ее, как змею, с ненавистью и настороженным любопытством, и долго вертел в руках, думая о том, что книга предназначена пробуждать в человеке доброе, светлое, разумное, а эта…

Он бросил ее в костер, который развели во дворе солдаты для обогрева. Солдаты удивленно смотрели на своего капитана.

— Из-за этой книги мы воюем, — сказал он. — Она делала из людей фашистов. Вот чем все это кончилось. — Капитан кивнул на разрушенный городок.

Острокрыший, красночерепичный, недавно взятый в ожесточенном бою, он еще дымился.

Капитан пошевелил палкой в костре, хлопья сожженной «Майн кампф» разлетелись, как черные птицы с пожарища.

После войны Данила Чубаров заехал на станцию, где жил когда-то, к своей тетке и узнал от нее, что Шурка-Хлястик, теперь Александр Буравлев, вернулся с фронта старшиною с тремя орденами Славы и работает где-то не очень далеко воспитателем в трудколонии для несовершеннолетних преступников.

Он был первым, кто подошел к Данилке в новой школе. Кончился урок, и Данилка застенчиво вышел из класса, удивляясь длинному светлому коридору, красивым картинам в рамках и паркетному блестящему полу. Ничего этого не было в школах, где он учился раньше: ни в деревне, ни на станции, откуда они недавно переехали сюда, в крупный промышленный город.

— Рисовать умеешь? — в упор спросил этот невысокий и крепкий мальчишка.

— Не-е, — растерянно протянул Данилка.

— Хочешь, научу? — требовательно предложил новый знакомый.

— Хочу, — сказал Данилка и сам удивился. Всего минуту назад он об этом и не думал.

— У нас кружок ИЗО есть, — напористо продолжал говорить мальчишка. — По вторникам и пятницам занятия. Вечерами. Записывайся.

Данилка согласно кивнул, хотя даже и не знал, что такое ИЗО. Он еще робел от новой городской жизни: и от шумного движения машин, и от запутанного лабиринта улиц, и от незнакомых учеников в школе.

У мальчишки — звали его Сашкой — был светлый вихор на лбу — «корова языком лизнула», щербинка в верхнем ряду зубов и серые внимательные глаза, будто он все время ко всему присматривается и изучает. Этот взгляд поначалу смущал Данилку.

Семья Данилки жила на окраине города, в бараке, у многодетной вдовой сестры отца; ютились все в небольшой комнате. Отец теперь работал на заводе и ждал, когда дадут квартиру. Сашка тоже жил в бараке почти рядом с Данилкой, и после уроков по дороге они окончательно и познакомились.