Айвен Саутолл - А что же завтра?

Сэм на это ничего не сказал. Что на это ответишь? Вроде бы и так, без ответа, хорошо.

— А кем ты собираешься быть, когда вырастешь, Сэм?

— Пилотом.

— Это кто?

— Да летчик, на аэроплане.

— То есть в небе летать?

— Ага. И совершу беспосадочный перелет через полюса.

— Ну да уж.

— Совершу.

Удивительно было смотреть, как она говорит, какие у нее ужимки, какая она вся девчонская. У него от нее дух захватывало. Он еще никогда так близко не рассматривал девочек. Сидит против света, вся такая плавная, затененная, знает, что он на нее смотрит, и позирует ему, а у него от этого кровь так и стучит.

— А ты кем хочешь быть, Мэри?

— Неважно, кем хочу. Я здесь так и застряну. Папа говорит, что оставит мне лавку в наследство. Представляешь? Можно подумать, что он мне завещает английский королевский престол. Я, наверное, должна кричать «ура!». А по мне, лучше бы он кому-нибудь другому ее оставил.

— Кому?

— Да кому угодно. Только бы не мне. Я бы хотела поехать в Германию.

— Это еще зачем?

— Хочу посмотреть замки на Рейне.

— Ну, на это немного времени уйдет.

— На перелет через полюса у тебя тоже много времени не уйдет.

— Это другое дело.

— Чем другое?

— Этого еще никогда никто не делал.

— Ну и что? Я тоже еще никогда не была на Рейне. Важно, чего сам человек еще не испытал.

Это была правда, и Сэм нахмурил брови и на минуту задумался. Но почему ей так хочется посмотреть замки? Кому бы еще в голову такое пришло?

— Ну и ну, — сказал он. — Я о них и не думал никогда в жизни.

— А по-моему, в замках больше смысла, чем в полюсах. На полюсах холодно. Ты там в ледышку превратишься. Тут тебе от крыши холодно, а хочешь на полюс! Дурак ты, что ли?

Ему, конечно, нравилось, как она выглядит, но главное было не это, а какая она, кто она, то внутреннее, что было в ней, что придавало особенный распев ее разговору и зажигало искры в ее глазах, заметные даже в темноте.

— А меня возьмешь с собой, — спросила она, — в своем аэроплане?

— На Рейн?

— На полюса!

— Зачем тебе туда?

— А тебе зачем туда?

Об этом Сэм тоже на минуту задумался. Но ведь если человек решил совершить перелет через полюса, для этого как будто бы не требовалось никаких резонов.

— Нет, тебе со мной нельзя, — подумав, сказал он. — Я должен совершить этот перелет сам.

— Один-одинешенек?

— Ага. Иначе не стоит и пробовать.

— Тут что-то не так, — задумчиво сказала она. — Не знаю точно, но тут какая-то ошибка.

— А по-моему, нет.

— Но ведь тебе будет скучно. Одиноко.

— Так и должно быть. В этом весь смысл.

— Бессмыслица, правильнее сказать.

Она медленно качала головой, видно было, что ей это все не нравится.

— Разве не лучше было бы, чтоб я была с тобой? Ты бы мог со мной поговорить. Я могла бы тебя обнять, согреть. Ну, разве не лучше было бы вместе? Вместе все увидеть? Поделить на двоих?

Она говорила всерьез. Не шутила, не дразнилась. А он держал ее руку. Они сидели бок о бок и держались за руки. И он тоже свесил ноги, как она, и болтал ими туда-сюда. А сам держал ее за руку. Вот это да.

— Сэм.

— Угу.

— Жалко, что ты не хочешь со мной поделиться. Ты мне нравишься.

— Ты мне тоже нравишься, Мэри.

— Еще осталось много времени, Сэм. Может быть, ты еще передумаешь, когда у тебя будет аэроплан.

— Может быть.

— Мне бы хотелось вместе с тобой посмотреть полюса, Сэм. Правда, правда. Мне бы все хотелось делать вместе с тобой.

Это он понял. Делать все вместе с ней ему тоже было бы очень приятно, хоть бы даже и смотреть замки на Рейне. Она дышала все ближе, все ближе болтала ногами. Ее прикосновение было теплым, надежным и таким… правильным.

— Сэм.

— Да?

Он глядел ей прямо в глаза и понимал, что она говорит. Сколько лет он ждал, пока ему встретится девушка, которая скажет это. Она была красивая — не то чтобы похожа на картину или там на кинозвезду, и вообще ничего такого он себе не представлял, но она была красивая. И он ее поцеловал.

Он почувствовал ее губами. Господи ты боже мой! Почувствовал ее нежность, мягкость — на секунду, на две. Такой короткий, такой мимолетный, нежный, уму не постижимый поцелуй. Потом они оба замерли, словно ждали, чтобы жизнь пошла дальше, чтобы их сердца забились снова, а легкие наполнились воздухом, чтобы души их оторвались от звезд и вернулись на землю. Ждали, сидя так близко, так удивительно близко, еле ощутимо лаская друг друга горячим дыханием. Ждали минуту. Или две. Или пять. Разве определишь? А потом их носы соприкоснулись, и подбородки тоже, и щеки — так легко-легко, как перышки, и опять им пришлось отодвинуться, и внутри обоих все ныло от напряжения.

Снова стали видны глаза, и его, и ее, затененные, глубокие, и снова Сэм увидел глазами ее красоту, ее девичество, и волосы, густые, прохладные; а она увидела Сэма — такой красивый мальчик, такой благородной формы у него голова, и такая мужественная, мягкая посадка головы, и такая сила в подбородке, и столько ума в очерке лба.

Сэм провел рукой по ее волосам, на них еще остались дождинки, и он стряхнул их с пальцев.

— Мэри.

— Да, Сэм.

И он поцеловал ее снова и почувствовал, как она осторожно, понемножечку придвинулась к нему и ее руки осторожно, понемножку поднимаются и обнимают его, и в нем все вдруг взорвалось, и заколотилось, и засаднили старые синяки и ушибы — но не сильно, приятно.

Но вот они оторвались друг от друга и теперь сидели бок о бок, соприкасаясь головами, плечами, держась за руки и качая ногами.

— Это мой первый в жизни поцелуй, — торжественно сказал Сэм.

— И мой тоже.

— Нет, правда? Честное слово?

— Правда первый. Ну конечно, Сэм. Я бы в жизни не стала целоваться со здешними мальчишками.

— А как со мной, Мэри?

— Ммм.

— Хочешь еще?

— Мммм.

Он поцеловал ее в волосы, и в лоб, и в глаза, и в кончик носа, и с бесконечной сосредоточенностью — в губы. Ощущение было — о господи ты боже мой! — ну просто неземное. По ту сторону от всего. По новую сторону.

— А по-моему, ты уже раньше целовался. У тебя это здорово получается, Сэм.

— Никогда в жизни, клянусь, — сказал Сэм. — Клянусь. Просто это каждый умеет от рождения. Ты вон тоже умеешь. Но я представлял себе тысячу раз.

— Ну и как, на самом деле хуже?

— Что ты, Мэри, на самом деле гораздо, гораздо лучше, чем я себе представлял.

— Ты ведь не уйдешь, Сэм?

— Для чего же мне теперь уходить?

— Не знаю, может, нужно будет. Но ты всегда будешь ко мне возвращаться, верно, Сэм?

— Я тебя не оставлю.

— Тут никого нет. Такого, как ты, Сэм. Я знаю, мне придется остаться здесь. Я это знаю. Я ведь последняя в роду. Это ужасно — быть последней в роду. И мне никогда не вырваться отсюда, если только кто-нибудь такой, как ты, не прилетит за мной на своем аэроплане.