Макс Бременер - Тебе посвящается

Но Хмелик рушил хитрые планы девочек: на их вопрос, такой нарочно нелепый и интригующий, он не отзывался вовсе… Он шагал по коридору и молчал, кто бы с ним ни заговаривал.

К нему подошла классная руководительница.

— Как это тебя угораздило, Леня? — спросила она, сокрушенно качая головой.

Гена Конев тотчас принялся энергично объяснять:

— Он никуда ничего не закидывал!.. Мы с ним… — В заключение Гена напомнил о тройке по физкультуре и для наглядности помял в пальцах дряблый бицепс Хмелика. — Пощупайте сами, — предложил он классной руководительнице.

Однако классная руководительница не стала щупать бицепс, а продолжала качать головой — совсем слабо, едва-едва: так качают головой уже не в укор другому, но в такт своим мыслям… Учительница оставила ребят, сказав, что вечером зайдет к Хмелику домой. А к Лёниному бицепсу протянула было руку староста. Леня резко, обозленно вырвался.

— Хмелик, почему у тебя в волосах нет пера? — устало и безнадежно вопросили в этот момент упрямые девочки.

— Почему у меня должно быть перо?.. Какое перо?.. — внезапно откликнулся Хмелик, озираясь по сторонам, точно не очнувшийся от сна.

— А дикари без перьев не бывают! — дружно, радостно крикнули обе девочки, не веря себе, что Леня все-таки поймался на их удочку.

Хмелик прыгнул вперед и без звука, с остервенением дернул за косы обеих девчонок сразу. Те, заголосив, даже присели от боли. Он развязал им ленты и, возмущенно сопя, отошел.

Девочки повели себя по-разному. Одна легко отвела душу, произнеся: «Дурак!» — после чего быстро расплела и заново заплела косу. Другая не стала приводить себя в порядок, а, причитая: «Пусть все увидят, что он наделал, пусть ему будет, пусть ему будет…» — направилась в учительскую. Впрочем, она намеревалась скорее попугать обидчика, чем действительно пожаловаться.

Эта девочка и попалась прежде всего на глаза Валерию, когда он поднялся на третий этаж.

— Кому это «пусть будет»? — спросил Валерий. — А, Ветрова?

Девочка подумала, что ответить вожатому, который все-таки тоже школьник, не значит наябедничать, и указала на Хмелика. Тут возле них очутилась Наталья Николаевна. Наталья Николаевна была учительница. Правда, сегодня она почему-то повязала красный галстук, что удивляло, но все-таки учительница… Ветрова запнулась.

— Ну, кто обидел? — спросила Наталья Николаевна, положив Ветровой на голову руку. — Я с сегодняшнего дня старшая вожатая. Мне теперь все надо знать. — Она слегка взъерошила девочке волосы.

Участие разбередило почти улетучившуюся обиду, и Ветрова, всхлипнув, призналась:

— Хмелик чуть косу не оторвал! — Но тут же добавила: — Его сегодня зря по радио обругали… А вообще-то он тихий.

— Приходите ко мне после уроков все — Хмелик, ты члены совета отряда, — велела Наталья Николаевна, — звеньевые тоже. И вы, Валерий. Будет совет дружины. В пионерской. Разберемся в фельетоне, сообщим потом в «Школьные новости», что думаем… Почему без галстука? — Последнее относилось уже к проходившему мимо пятикласснику Тишкову: Наталья Николаевна входила в круг своих новых обязанностей.

Воспользоваться приглашением на совет дружины Валерию не пришлось. После занятий собралась комсомольская группа 9-го «А». Предстояло обсудить поступок Кавалерчика, крикнувшего, когда влетел в класс снежок: «Бомба!» — и уйти было нельзя.

«Хорошо, что Наталья Николаевна теперь старшая вожатая, — подумал Валерий. (Прежняя старшая вожатая с начала года много болела, так что пионеры редко ее видели.) — Она и без меня разберется…»

Он не забывал откровенного, необычного, хорошего их разговора.

Пришли Зинаида Васильевна и Макар Андронович, и Станкин открыл собрание группы.

С того дня когда Макар Андронович удалил Бориса с урока, а Зинаида Васильевна упомянула на комитете о «деле» Кавалерчика, все ребята знали, что им тоже придется высказываться о случае на уроке географии. Ждал этого и Борис.

…Зинаида Васильевна встала первой.

— Комсомольцы, — сказала она, — нам нужно сегодня настроиться на самый серьезный лад, на очень, очень серьезный лад…

И Зинаида Васильевна заговорила. Она говорила о Североатлантическом пакте, Европейском оборонительном сообществе, воинственных речах генерала Грюнтера и непреклонно смотрела на Кавалерчика, который беспокойно ерзал на парте. А ребятам тревожно и неловко было на него глядеть. Ведь если речь о его проступке учительница начинает с Грюнтера и других страшилищ, виденных лишь на карикатурах, то, может быть, Боря, так хорошо знакомый, чем-то им сродни?.. Эта мысль возникала не у всех и, наверное, не дольше, чем на мгновение. Но она мелькала все-таки.

Конечно, некоторые из ребят, слушавших Котову, слабо разбирались в международном положении. Конечно, среди них были такие, которые читали газеты только потому, что историчка «гоняет по современным событиям». Они просто не решались сейчас что-либо сказать, считая, что для этого надо быть более сведущими в вопросах мировой политики. И, хотя чтоб догадаться и заявить, что Кавалерчик не имеет отношения к североатлантическому генералу, достаточно было всего-навсего верить собственным глазам, после речи Зинаиды Васильевны воцарилось молчание. Затем, после обычных просьб быть поактивнее, комсомольцы стали подниматься один за другим. Все говорили очень коротко: Борис сорвал урок, он поступил неразумно, ему нужно объявить выговор. Никакие призывы не помогали, подробнее не высказывался никто.

— Предоставим слово групоргу… Пожалуйста, Станкин, — предложила Зинаида Васильевна, забывая, что Станкин сам ведет собрание.

— Ну, так вот, — произнес Стасик, видимо раздумывая, с чего начать.

Макар Андронович скупо, поощрительно кивнул. Так опытный, немолодой учитель на уроке ли, где присутствует инспектор, или на экзамене дает понять хорошему ученику, что вполне надеется на его здравый ум и робеть совершенно не к чему.

— Я считаю, — сказал Станкин, — что Борис, безусловно, заслуживает взыскания. Этот его нелепый выкрик на уроке географии… — Стасик развел руками. — Конечно, это такое мальчишество, которое девятикласснику не к лицу! Еще в шестом классе, я понимаю, такое озорство можно как-то, что ли…

— Озорству вообще не место в школе, — вставила Котова.

— А может быть, и вообще не место, — согласился Станкин менее убежденно. — Так или иначе, но Кавалерчик непроизвольно всегда что-нибудь откалывает. И ставит себя в глупое положение. Ну и, конечно, класс. Что же касается того, будто Борис сеял страх, то тут Зинаида Васильевна, по-моему, неправа: Борис сеял, наоборот, смех. Он это изо всех сил старается делать — и довольно назойливо. Как я уже сказал, это его ставит в глупое положение, — безжалостно закончил Станкин.