Юрий Третьяков - Алешин год

— Давай будем: кто первый заговорит, на том ехать до самого вон того дерева и обратно!

Понравилось Алёше:

— Давай!

Алёша замолчал, Алёнка замолчала.

Сидят друг против друга и молчат: ждут, кто первый заговорит.

Алёша, чтобы какое-нибудь слово само не выскочило, губы пальцами сжал и щёки надул.

Алёнка тоже губы сжала и щёки надула.

Пришла бабушка и спрашивает:

— Вы чего надулись, как мышь на крупу?

Смешно стало Алёше. Только хотел спросить про мышь, зачем она на крупу надувается, да вспомнил про уговор, промолчал.

— Что это с ним? — спрашивает бабушка у Алёнки.

Алёнка открыла рот, хотела ответить, но тоже вспомнила про уговор, промолчала. А бабушка допытывается:

— Или вы говорить разучились?

Алёша помотал головой: нет, не разучились…

— А что же?

Молчит Алёша, Алёнка молчит.

— Может, у вас языки отвалились?

Алёша высунул напоказ язык.

— Цел! — удивилась бабушка. — Да большущий-то какой, чисто у барана!..

Спрятал язык Алёша.

— Значит, вы со мной разговаривать не желаете?

Молчат Алёша с Алёнкой.

— Тогда становитесь в угол, коли такое дело! — рассердилась бабушка.

Пришлось Алёше с Алёнкой в углы становиться: ведь рассказать нельзя, что это игра такая…

Алёша себе хороший угол занял, с открытым окном. Можно стоять и в окно смотреть.

Во дворе куры кудахчут, поросёнок кричит, воробьи чирикают вокруг скворечника, где на яйцах сидит воробьиха.

Алёша с Алёнкой стоят по углам и молчат.

Пришла тётя Оля, а бабушка ей рассказывает:

— Мои-то разговаривать перестали! Не то разучились, не то языки проглотили…

Тётя Оля говорит:

— А я им черешни принесла… Да им, видать, не нужно, коль языков нету…

И спрашивает Алёшу с Алёнкой:

— Давать вам черешни?

Быстро закивали Алёша и Алёнка: давать, давать!

А бабушка никак не поймёт.

— Должно, не нуждаются…

Еще сильней кивают Алёша с Алёнкой: давать, обязательно!

Но бабушка опять не поняла:

— Не хотят, — говорит. — Видишь, головами мотают, как кони хорошие!

— Тогда я свои черешни обратно беру! — сказала тётя Оля, забрала стакан с черешнями и пошла.

Затопал Алёша ногами, замахала Алёнка руками. Из угла выйти нельзя и сказать ничего нельзя.

— Эко их разбирает!.. — удивляется бабушка.

От обиды совсем отвернулся Алёша к окну, во двор смотрит.

А там Зубастик пришёл под скворечницу, сел и на воробьев облизывается — мечтает их поймать.

Потом полез по дереву к скворечнику.

Заволновался Алёша, показывает бабушке во двор.

— Ничего не понимаю, — говорит бабушка. — Не обязана я твоих выкрутасов понимать… Говори языком!

А Зубастик уже по самому скворечнику лазает и лапой примеривается, как бы воробьиху оттуда достать…

Не стерпел Алёша, высунулся в окно, да как крикнет:

— Т-ты куда полез! Я тебе дам!

Зубастик с перепугу отцепил свои когти и шлепнулся вниз.

Алёнка захлопала в ладоши:

— Первый заговорил! Первый заговорил!

И бабушка обрадовалась:

— Прорвало! Да голоса-то какие громкие, прямо-таки оглушили!

Выпустила их бабушка из углов на улицу. Там Алёнка скомандовала:

— Подставляй спину! Поехали! Но-о.

С Алёнкой на спине поскакал Алёша, сильно топая ногами, чтобы похоже было, будто это настоящая лошадь скачет.

А воробьи летают кругом и чирикают:

— Спасибо тебе, Алёша, что нашу воробьиху спас!

Плохо, если б люди говорить совсем не умели!..

Алёшин петух разгуливал по двору с курами. Потом соскучился, взлетел на дрова, надулся и заорал во всё горло:

— Ку-ка-ре-ку-у-у!

По-петушиному это значило:

— Дураки-и!

Такая у петухов привычка — дразниться. Алёнкин петух на споём дворе услыхал и тоже закричал:

— Ку-ка-ре-ку-у-у!

Что по-петушиному значило:

— Сам дурак!

Алёшин петух обиделся и крикнул:

— Кукареку-у! Замолчи!

Алёнкин петух сразу ответил:

— Кукареку-у! Сам замолчи!

Алёша, Алёнка и Василёк перестали играть. Стали слушать, как петухи друг па друга кричат, кто кого перекричит.

Алёнкин петух первый замолчал.

Алёшин гордо воскликнул:

— Кок-ко-ко-ко! Покричи у меня!

И пошёл опять к курам, а они его хвалили:

— Какой ты у нас, Петя, умный!

— Я т-такой! — гордился петух.

— Наш Петька лучше кричит! — сказал Алёша.

— Вот ещё! — обиделась за своего петуха Алёнка. — Наш не хотел связываться!.. Зато наш красивее! И красненькие есть перышки, и синенькие, а твой весь серый, как… как дурак!

— А наш больше! — закричал Алёша.

— А наш ещё больше! — закричала Алёнка. — Клюв острый!

— А у нашего — шпоры! Как даст шпорой!

— А наш его двумя!

— Алёшин петух поборет… — вмешался Василёк.

— Тьфу на вас! — разгорячилась Алёнка. — Сейчас побегу, своего Петьку принесу! Посмотрим, кто поборет!

Она сбегала домой и притащила в охапке своего петуха.

Скинув его на землю, Алёнка скомандовала:

— Давай!

Алёшин петух был уже тут как тут. Увидев па своём дворе чужого, он сперва удивился:

— Что-т т-такое?

Потом надулся, выпятил грудь, поднял голову и грозно вскричал:

— Кре-е!

Это значило:

— Ага! Попался, краснопёрый!

Подбежал, подпрыгнул и ударил крыльями.

Алёнкин его — клювом!

Алёшин — шпорами!

Разошлись, притворяясь, будто клюют что-то у себя под ногами. Потом опять ошиблись, даже перья полетели!

Алёнкин петух стеснялся драться на чужом дворе, вдали от своих кур. Он озирался и хотел убежать.

— Петенька, не бойся! — крикнула Алёнка, схватила Алёшиного петуха за хвост и немного оттащила назад.

— Не трогай! — рассердился Алёша и дёрнул Алёнку за платье.

— Не дёргай! — рассердилась Алёнка и толкнула Алёшу в грудь.

Алёша её — кулаком.

Она его — по макушке.

Алёша её — за косичку.

Она его — хворостиной.

Сцепились, упали, чуть не задавили петухов. Свалили ведро с водой — вся вода разлилась.

Петухи обрадовались, что им больше не надо драться, и разбежались.

Василёк растерялся, не знает, за кого заступаться.

— Вот так! Вот так! — раздался за плетнём голос тёти Оли. — Ну и петухи!

В калитку вошла бабушка и ахнула:

— Что тут делается?

— Да… — растерялся Алёша, вставая с земли. — Петухи тут дрались…

— Сперва старые дрались, потом молодые, — объяснила из-за плетня тётя Оля. — Старые умней оказались, раньше бросили…

— И как же? — спросила бабушка. — Помирились они?

— Они не взаправду дрались, так… — сказала Алёнка, заплетая растрепавшуюся косичку.

— Коли так, то ладно, — сказала бабушка. — А кто воду пролил? Ну-ка, марш за водой!