Валентина Осеева - Динка

— Марьяшка, вон Лина! Крикни: «Лина, Лина! Дай Марьяшке молочка, булочки…» — нашептывает ей Динка.

— Ина! Ина! Мальяске мойока, були!.. — кричит Марьяшка.

— Сахарку! — подсказывает ей Динка.

— Сахайку! — кричит Марьяшка.

— Слышу, слышу! Иди уж, топай! С собой, что ли, ложка-то? Ох ты ж, гостья моя неописуемая! — растроганно откликается с террасы Лина, наливая в чашку молока.

Девочки начинают спорить.

— Иди, я сама ее покормлю, — говорит Мышка.

— Ишь какая, сама иди! Ты же читать хотела! Я покормлю, а ты уложи, прижимая к себе девочку, говорит Динка.

— Хитрая ты! Самое удовольствие кормить… — протестует Мышка.

— Ну, давай вместе. Неси одеяло на гамак! — командует Динка.

— Так она, может, поиграет еще.

Марьяшка шествует посредине и, поворачивая то к одной, то к другой свое веселое личико, что-то рассказывает непонятное и очень нужное, подкрепляя свои сообщения неожиданным звонким смехом.

— Ты будешь кормить, а я буду поить молочком, — примиряюще говорит Мышка.

Но Лина захватывает девочку своими большими теплыми руками, усаживает ее к себе на колени, обтирает мокрым полотенцем Марьяшкину ложку и, зачерпнув каши, шумно дует на нее. Марьяшка, широко открыв свой рот с мелкими белыми зубками и закинув головенку на грудь Лины, терпеливо ждет.

Девочки стоят по обеим сторонам и, налегая на стол, довольно улыбаются.

После завтрака начинается веселая игра.

— Ку-ку! — кричит Марьяшка, прячась за дверью.

— Ку-ку! — откликается из-под стола Мышка.

— Где они? Где они? — нарочно не замечая их, мечется по террасе Динка. Где моя Марьяшка?

Мышка быстро перебегает к Марьяшке и что-то шепчет ей на ухо.

— Нас нету! — пищит из-за двери тоненький голосок.

— Зайчики, зайчики! Где моя Марьяшка? — закрывая лицо руками, спрашивает Динка.

«Зайчики», взявшись под ручку, прыгают ей навстречу. Но в этот момент входит Катя. На бледном, хмуром лице ее появляется рассеянная улыбка.

— Не спит? — спрашивает она, указывая на Марьяшку, и, неотступно думая о чем-то своем, машинально добавляет: — Уложите ее в гамаке!

Девочки переплетают руки стульчиком и несут Марьяшку в сад. Уложив девочку в гамак, они тихо покачивают ее, надевая колыбельную:

Глаза Марьяшки медленно закрываются, на красные щеки ложится темный ободок пушистых ресниц.

— Tсc!.. — шепчет Динка, подняв палец. И обе девочки на цыпочках удаляются.

За обедом Марина несколько раз взглядывает на сестру:

— Почему ты такая бледная, Катя? У тебя не болит голова?

— У меня никогда ничего не болит, — улыбается Катя, но улыбка ее какая-то неживая, деланная.

— Катя весь день сегодня бледная, — замечает Алина.

— Катюшенька, почему ты такая? — в сотый раз спрашивает Мышка.

— Может, ты гладила и угорела? — пытается угадать старшая сестра.

— Да нет. Вот надо вам всем обращать внимание! Я просто не высыпалась последнее время.

— Вот это скорей всего, — подтверждает Марина и вдруг звонко, заразительно хохочет. — Я, знаешь, недавно заснула на службе. Хорошо, что наш курьер вошел и сильно хлопнул дверью. Я сразу проснулась и говорю: «Спасибо». А он: «Чего-с?» Ха-ха-ха!

Дети тоже начинают смеяться.

— Чего-с? Чего-с? — повторяет Динка, хохоча и балуясь.

— И главное, что я всегда раньше просила этого курьера, — вытирая выступившие or смеха слезы, говорит Марина, — чтобы он не хлопал так сильно дверью, а тут… вдруг: спасибо! Конечно, он ничего не понял и — чего-с? — под общий смех объясняет она.

Когда кто-нибудь хорошо рассказывает и все смеются, Динка приходит в неистовое возбуждение. Ей тоже хочется что-нибудь рассказать, или выкинуть какой-нибудь неожиданный фокус, или, на худой конец, хоть высунуть свой нетерпеливый язык и подразнить Мышку: «Мэ-мэ-мэ…»

Но сейчас ей обязательно хочется что-нибудь рассказать.

— А я… а я… — кричит она, вскакивая па стул. — А я один раз шла, шла по улице да как засну! Да как налечу на какую-то старушку, да как поддам ей головой в живот! Она только: ой-ой! И мы с ней в разные стороны так и раскатились! Ха-ха! Вот как смешно было! Вот так заснула я!

Но никто не смеется, а мама даже озабоченно спрашивает Катю:

— Когда это было? Какая старушка?

— Да никогда этого не было! Врет! И старушка тут ради красного словца. Что ты, не знаешь ее, что ли? — машет рукой Катя.

— Это она для смеха… — хихикает Мышка.

— Ну, надо прямо сказать, что тут смеха очень мало, — пожимает плечами мать.

— Уж какой тут смех! — фыркает Катя.

И все громко смеются. У Динки растерянно бегают глаза, щеки густо краспеют, она чувствует себя посрамленной и, стараясь скрыть это, смеется вместе со всеми.

— Ну, довольно, — говорит мать.

Но Мышка заглядывает Динке в лицо и хлопает а ладоши.

— А! Покраснела, покраснела! — кричит она.

— А тебе, Мышка, оказывается, недостаточно, что человек попал в неловкое положение, тебе надо еще подразнить его, да? — улыбаясь, говорит мать, но ой-ой-ой как боятся дети этой улыбки! — Ты радуешься, злорадствуешь, Мышка? Ты совсем как тот голубь в басне Крылова, помнишь?

Мышка сильно теряется, белые волосы ее приляпают ко лбу, лицо делается маленьким и несчастным.

— Мама, мамочка, не говори так! — испуганно бормочет она и, закрыв лицо руками, выбегает из-за стола.

— Ну к чему это, Марина! — обрушивается на сестру Катя. — Что это за издевательство, на самом деле! Кому надо, тому не попадает! Ты просто пользуешься беззащитностью Мышки, знаешь, что она хорошая, добрая девочка, и придираешься к ней, как ни к кому!

— Так вот, если она добрая и такая хорошая, то ей уж совсем не к лицу дразнить сестру, когда она видит, что та и так готова провалиться сквозь землю.

— «Провалиться сквозь землю»! — с возмущением кричит Катя. — Никуда она не провалится, у нее хватит еще дури для трех таких старушек!

— Надо чувствовать состояние другого человека, а если у Мышки этой чуткости нет!.. — повышает голос мать.

— Не спорьте, не спорьте! — просит Алина. — Мышка плачет, мама!

— Она и должна плакать, потому что ей стыдно, — упрямо отвечает мать.

Катя в сердцах встает из-за стола:

— Ну, Марина, этого я тебе никогда не прощу! Ты мать и такое выделываешь!

— Так, может, я «такое выделываю», как ты выражаешься, именно потому, что я мать? — с невеселой усмешкой отвечает ей сестра.

Катя уходит. Динка исподлобья оглядывает опустевший стол. Алина сидит потупившись, мама нервно стряхивает со стола крошки, Мышки нет. Мышка где-то тихонько плачет, она совсем не может выносить, когда мама на нее сердится. Динка чувствует себя виновницей всего, что произошло. «Чтоб он пропал, мой несчастный язык, — думает она. — чтоб он распух так, чтобы не повернулся больше во рту! Вот намажу его медом и выставлю пчелам — небось тогда уж не забормочет что попало!.. Лучше уж, правда, было рассказать про трех старушек. Пусть бы они сами между собой столкнулись. Одна немая, другая глухая, а третья слепая». Алина неодобрительно смотрит на младшую сестру.