Юрий Третьяков - Рассказы

Рындин все равно принялся подсказывать: показать, что он и сам знает русский язык не хуже, но все слушали только новичка, а на Сашку не обращали внимания.

Этого Сашка перенести не мог: принялся толкать ногой под партой сидящего впереди мальчишку. Толкнет и закричит плаксивым голосом:

— Ольга Ивановна, чего Рыжов лезет?

— Рыжов, перестань! — говорила Ольга Ивановна.

— Де я ничего… — оправдывался ни в чем не повинный Рыжов, оглядываясь на Рындина: вот уж, мол, человек.

Через минуту опять Сашкин голос:

— Ну, Ольга Ивановна, ну чего он толкается!

— Рыжов, удалю из класса!

— Да он, Ольга Ивановна, сам же толкается и сам же кричит!

— Рыжов и Рындин, если вы не хотите, чтобы я вас удалила обоих, сидите смирно.

Сашка не унялся и продолжал толкаться — только уже молча. Рыжов сидел и чуть не плакал. Такое хоть кому не понравится: ребята оглядывались на Сашку и возмущались: «Разошелся…» — только потихоньку, такой уж человек был Сашка Рындин: с ним попробуй свяжись — не обрадуешься…

Зазвенел звонок на перемену. Ольга Ивановна свернула журнал, взяла его под мышку и вышла. Олег подошел к Сашке:

— Саша, послушай, что я тебе скажу… Ну зачем ты… Сашка с интересом прищурился: что это хочет сказать ему новичок?

Но тут дверь со стуком отлетела, на пороге появился растерзанный мальчишка из соседнего пятого «А» и завопил что есть мочи:

— Сашка!! Иди скорей!!

— Куда?

— Воробья ловить!

Сашка всплеснул руками и ринулся вон.

Оказывается, в соседний класс кто-то принес в кармане воробья — самого настоящего, живого. На перемене этот воробей вырвался и стал летать под потолком. Ребята бегали за ним по партам и шумели на всю школу.

Поймать воробья необходимо было именно Сашке. Лучше Сашки никто этого, конечно, сделать не мог!

Полетав по классу, воробей опустился на верх железной печки — высокой, до потолка — и притаился там.

Сашка воздвиг сложное шаткое сооружение из стола, парты и табурета, бесстрашно влез на него — все, наверное, удивились такой смелости — и чуть было не схватил воробья рукой, но тот вспорхнул и полетел к окнам. Там его и поймали.

А Сашка увидел: на самом верху печки в пыли лежит «трактор» — самодельная игрушка из катушки, резинки, спички и кусочка мыла. Кто его туда забросил — неизвестно: значит, Сашка мог взять его себе. Он зажал находку в кулаке, сорвался с грохотом со своей пирамиды и побежал: звонок уже звенел.

Продержать игрушку весь урок в кармане Сашке было не под силу. Он поместился за Рыжовым так, чтоб учительница не видела, достал трактор и приступил к пробе: накрутил резинку, поставил игрушку на парту и разжал пальцы. Трактор тихонько затрещал и пополз вверх по парте. Потом Сашка повернул его и заставил ползти вниз. Вниз трактор полз еще быстрее, дополз до края и свалился на пол. Сашка только хотел нагнуться и поднять его, как Ольга Ивановна вызвала:

— Иванов!

Толстый и неуклюжий Сашкин сосед заерзал, поднимаясь, и Рындин с ужасом услышал, как под его ботинком что-то хрустнуло. «Трактор раздавил!»

— Что ты сделал! — забыв, что он на уроке, вскрикнул Сашка и изо всей силы толкнул своего соседа в бок. Ничего не ожидавший Иванов с шумом вывалился в проход и сел на полу, оторопело взглядывая то на Сашку, то на учительницу.

В классе наступила тишина. Ольга Ивановна сказала:

— Рындин, выйди сейчас же из класса!

Все смотрели на Сашку, поэтому он не мог уйти сразу и начал торговаться:

— А чего он? Смотри под ноги, когда встаешь… А то он как медведь все равно… У меня, может, этот самый трактор…

Вдруг Олег — этот маленький, тщедушный, лопоухий новичок — обернулся к грозному и могучему Сашке Рындину и негромко сказал, прямо глядя ему в глаза:

— Выходи!

И сразу во всем классе как взрыв: ребята закричали, затопали, застучали крышками парт:

— Выходи отсюда!

— Выходи!

— Кому говорят!

Сашка весь как-то съежился, сник, ни на кого не глядя, засунул в свой портфель тетрадки, взял шапку и пошел к двери.

— И позови мне свою маму! — сказала вслед Ольга Ивановна.

Дальше было и совсем уже невесело: Сашка сходил за мамой, которая — такой уж, наверное, обычай у всех мам — всю дорогу охала, вздыхала и жаловалась на свою несчастную судьбу. Потом на перемене они сидели в учительской, вернее, сидели Ольга Ивановна и мама, а Сашка стоял и мял шапку. Они разговаривали, и разговор был такой, что у Сашки сжималось горло и на глаза лезли слезы, и, чтобы этого не заметили, он неотрывно смотрел в окно на школьный двор…

Вот мимо окна прошли несколько Сашкиных товарищей. Они о чем-то горячо спорили. Олег шел в середине и был уже не тот, что утром: он уверенно доказывал что-то то одному, то другому, и те кивали.

Сквозь открытую форточку Сашке удалось услышать кусочек их разговора. Он думал, что теперь только и будут говорить о нем, но, оказывается, ребята спорили совсем о постороннем: Олег объяснял им, как надо пугать собак.

— Собаку всегда можно испугать! Нужно только встать на четвереньки, и получится, что ты вроде тоже сделался большой громадной собакой на четырех лапах…

Ребята захохотали, представив себе эту картину. В другое время Сашка тоже с удовольствием поговорил бы о собаках, но сейчас было не до этого…

— И собака — любая! — сразу страшно удивится: что же это такое стряслось, как же это так, в чем дело… То был обыкновенный человек на двух ногах, а то сразу стал на четырех… И тут она испугается!

Вид у Олега был такой, будто он учился в этой школе с первого класса.

Стоят два дома в лесу. Живут в них сторожа. И еще мальчишки: в одном доме братья Гриша и Павлик, в другом — толстый Сережка. Грише уже семь лет и толстому Сережке семь, а Павлику только пять с половиной.

Зима. Завалило все снегом. Выйдут Гриша и Павлик во двор, потаскают санки, поковыряют лопатой сугроб и — домой. Залезут на теплую печку, сидят и шепчутся. Скучно.

— Давай, — говорит Павлик, — копать под снегом нору. Будем копать, копать, до самого огорода прокопаем.

— Зачем? — пожал плечами рассудительный Гриша. — Ну, прокопаем, а потом?

— Залезем туда и будем сидеть!

— Ну, посидим-посидим и вылезем. Все равно не интересно.

— Тогда давай слепим из снега медведя.

— Сейчас не лепят. Надо, чтобы снег был липкий.

Между мальчишками растянулся старый кот. Лежит, зажмурив глаза, и мурлычет. Он такой жирный и ленивый, что его можно таскать за шиворот и как угодно, — он смирно свесит лапы и только кончиком хвоста шевелит.