Юрий Третьяков - Жук и геометрия. Рассказы

— Нет. Я уже учил вот до сих пор. Все понял. Вот отсюда давай. Теорема эта самая…

— А там? Все понял? Ну, это мы еще повторим. А то — «с Женькой». Самое главное, понять нужно. А чтобы понять, самое главное нужно, чтоб… Васек, у меня что есть…

Колька полез в карман, достал самодельную проволочную оправу от очков, нацепил на нос, поднес близ ко к глазам книгу и, сжав губы сердечком, нараспев, как Анна Филипповна, произнес:

— Итак, ребята, на чем мы остановились? Теорема о равнобедренном треугольнике?

— Здорово похоже! Вот если б в школу принести — умрут!

— Умрут! — согласился Колька, спрятал оправу в карман и уже деловым тоном сказал: — Ну, хватит, давай серьезно.

Колька сделал чертеж и принялся не спеша объяснять, в паузах заглядывая Ваське в глаза: понимает ли? И Васька кивал: понимаю!

Вдруг кто-то протопал по коридору, и в дверь влетел сам Женька:

— Васька! Колька! Ну чего же вы сидите! Сидят, сидят! Пойдемте, что ль?

— Не… Мы учим.

— Учите? — недоверчиво протянул Женька, — А… щеглы?

— В другой раз, — сказал Колька.

— Что же вы… целый день будете учить?

— Ага… И даже ночь… Если понадобится.

— А-а-а… Ну, это конечно… Раз так… Пока!

— Всего!

Когда закрылась за Женькой дверь, Колька поглядел на Ваську, Васька — на Кольку. Оба улыбнулись. Потом оба — носом в книгу.

Геометрия была на первом уроке.

Васька не участвовал в общем столпотворении, какое обычно бывает по понедельникам до звонка. Кругом перекликались, скакали, прыгали, толкались, гонялись друг за другом. Жизнерадостный лентяй Пустовалов собрал вокруг себя полкласса и ораторствовал в середине, а так как он не стоял у доски, то говорил весьма громко, обстоятельно и красноречиво. Миша предусмотрительно переселился подальше от Васьки.

А Васька сидел и переживал. Вчера они с Колькой прозанимались до вечера, и ночью Ваське приснились теоремы, которые он все доказывал, доказывал и никак не мог доказать… Сегодня он еще повторил, и теперь весь пройденный материал представлял в виде солдат, готовых повиноваться любому приказанию. И все же он беспокоился. И Колька беспокоился, хоть вчера тщательно проверил Васькины знания и сказал, что тот знает «во как!». Он даже забыл, что в кармане у него лежит оправа от очков, которая, если ее вынуть да показать, может произвести неописуемый эффект.

— Ничего, главное — не бойся, — утешал он Ваську.

Прозвенел первый звонок—все расселись по местам, прозвенел второй—дверь отворилась и вошла новая учительница с классным журналом в руках.

Сразу наступила тишина, и, дружно хлопнув крышками парт, ребята встали.

— Здравствуйте! Садитесь, — сказала учительница.

На нее пытливо уставились тридцать пар глаз, смотрели, отмечая каждое движение, изучали, ждали.

— Меня зовут Галина Николаевна, — сказала учительница, оглядывая класс. — Я буду преподавать у вас математику. Будем знакомы. — И улыбнулась. Ребята тоже заулыбались, повеселели, зашевелились. Кто-то с кем-то стал переговариваться, кто-то кого-то толкнул.

Колька вспомнил про оправу от очков и нащупал ее в кармане: не время ли достать и надеть? Но решил, что пока — не время. Галина Николаевна раскрыла журнал, стала вызывать по списку — знакомиться.

Васька беспокоился. Наконец:

— Морозов!

Вызвала! Васька медленно поднялся. На учительницу он не смотрел, а смотрел в сторону, с ужасом чувствуя, что не может не краснеть.

— А-а… с тобой, кажется, мы уже немного знакомы, — сказала Галина Николаевна. — Как у тебя дела с математикой? Посмотрим… Морозов… Двойка? А я считала, что ты в учебе так же энергичен, как в раздевалке…

Лучше всего было бы сейчас для Васьки провалиться сквозь пол, а он стоял, опустив голову, и старательно ковырял ногтем парту.

— Ну, подойди к доске. Посмотрим, с чем у тебя там не ладится.

Вот оно! Васька так и знал!

Он вылез из-за парты и пошел к доске, стараясь казаться спокойным.

Взял кусок мела, приготовился…

Класс насторожился. Колька так тянулся к доске, что казалось: еще немного — и вылезет из своей курточки.

Он подбадривал Ваську глазами, руками и головой.

— Теорема о равнобедренном треугольнике, — сказала Галина Николаевна.

Васька, стуча мелом, принялся за работу. Теорему он помнил, быстро сделал чертеж, написал, что полагается, но в благополучный конец все равно не верил.

— Отвечать? — угрюмо спросил он, кончая записывать.

— Уже готов? Отвечай!

Звонким от волнения голосом Васька начал:

— В равнобедренном треугольнике биссектриса угла при вершине есть одновременно медиана и высота. В равнобедренном треугольнике углы при основании равны. Дано: равнобедренный треугольник АВС и прямая, которая делит угол В пополам. Требуется доказать, что она есть медиана и высота…

Колька завертелся, ликуя, и, сунув руку в карман, опять стал щупать оправу от очков.

— Что для этого будем делать?

Пустовалов как признанный специалист по этой теореме покрутил пальцем: повертывать, мол!

— Вообразим, что треугольник АBD повернут вокруг стороны BD, как около оси…

С этого места Васька без малейшей запинки доказал всю теорему, а Колька вертелся, как на перевернутой кнопке, и, когда Васька произнес магические слова: «Что и требовалось доказать», подпрыгнул и извлек из кармана свою оправу от очков.

— Теперь ответишь из прошлого, — сказала Галина Николаевна.

Колька заморгал и сунул оправу обратно в карман. Но его беспокойство оказалось напрасным: Васька, удивляя самого себя, и из прошлого все хорошо ответил.

— Молодец! — сказала Галина Николаевна. — Давай дневник!

Опомнился Васька только тогда, когда с жирной пятеркой в дневнике вернулся на свое место, где нетерпеливый Колька встретил его с распростертыми объятиями:

— А ну!.. Покажи!

Вдвоем они долго изучали пятерку. Васька вообразил, как он на перемене побежит в раздевалку и покажет дневник тете Поле, и как она удивится, и каким эта пятерка будет ударом по проискам зарвавшейся Лильки, подмигнул другу и шепотом спросил:

— А почему ж она все-таки не стала меня жучить?

Колька призвал на помощь свое богатое воображение:

— Оно, хотя, например, я помню, что и Роза Викторовна или вот тоже Юрий Федорович, хоть и вообще, но все-таки… — и ничего не мог сказать, потому что пятерка была не поддельная — самая настоящая.

В волнении Колька полез в карман, достал оправу от очков и, нацепив ее на нос, стал смотреть по сторонам. Ребята захохотали.

— Иванов, подай мне свои очки, — глянув, сказала Галина Николаевна.

Колька сдернул оправу и заморгал:

— Очки? Я… Галина Николаевна… У меня, знаете, зрение… И даже врачи ужасно…

— Иди, положи сюда очки, — сказала Галина Николаевна таким твердым, спокойным и строгим голосом, что многоопытный Колька сразу понял, что устраивать дискуссию не придется, взял очки и понес на стол.