Василий Ледков - Метели ложаться у ног

В тундре с незапамятных пор складывались легенды о зверях, птицах и рыбах, как о живых людях, рассказывались сказки, пелись песни, а чучела тех же зверей, птиц и рыб, иногда их высушенные тела возились в священных санях представителями тех родов, которые считали себя их потомками. Пырерки, например, в священном вандее обязательно возили вяленную на солнце огромную Пырю — Щуку или её зубастую голову…

Долгими зимними вечерами возле костров люди рассказывали друг другу сказки, легенды, пели песни. Они всегда в чести, и их всегда увлеченно рассказывают и поют в стойбищах охотников, оленеводов, рыбаков, в редких прибрежных селениях, где оседает немало безоленных ненцев. Приезд или появление сказочника, певца — всегда большой праздник в тундре!

Осень года Раненого орла рано дохнула холодными ветрами. Потянет ветер с заката — дождем поливает, пенные валы на море катит, травы стелет по земле. Подует с полуночи — снег вперемежку с дождем валит. Только когда с восхода и полдня дует — проглядывает солнце, белое, вовсе не греющее ни земли, ни души.

Редко выглядывало солнце из-за нагруженных дождями облаков, редко падали на землю тихие, безветренные вечера, ночные туманы сменяли серые, пасмурные дни, когда затормаживаются в промозглости и мысли, и бег времени, но чаще с утра до ночи плакало небо дождями. Уныло и серо было на земле. Скучно.

На большом привале карских, уральских и большеземельских ненцев на берегу залива Святых сопок трехтысячное войско уже вторую неделю выбирало себе вождя и предводителя вместо утонувшего на охоте Тараса Микула Тайбари, воины которого семь, три и два года назад почти до основания сжигали То-харад — гнездо хэбов [65] Xэб — оса. на берегу Пустого озера. Сильными духом и смелыми были люди под его началом, выходившие с вересковыми луками против стрелецких пищалей. Это о них, людях Тараса Микула, писали в летописях и ходили легенды, что «не берет их ни пуля, ни нож, стойбища их видны только издали, подойдешь ближе — сквозь землю уходят».

Тараса Микула Тайбари как вождя и воина в кольчугах, на его боевом вересковом луке со всеми почестями похоронили на третий день после смерти на вершине одного из самых высоких пиков Святых сопок возле сотен идолов, которые в честь него были любовно вырезаны его верными друзьями из березовых, черемуховых и дубовых чурбаков, но вот подходящую кандидатуру на должность вождя и предводителя войска всё ещё не могли найти — хоть распускай войско! Назывались имена самых уважаемых и авторитетных людей. Это были хозяева многотысячных оленьих стад, именитые шаманы и обыкновенные силачи, поднимающие одной рукой трехгодовалого хора, но затянувшимся спорам не было конца.

— Сэхэро Егора! — крикнул однажды кто-то из толпы и добавил злорадно: — Пусть он здесь, в налете на То-харад, покажет свою удаль!

Кто-то прыснул, желая преврашть всё в ехидный смех, унизить неуловимого смельчака, но, увидев возле себя широкого в кости Сэхэро Егора, осекся и закрыл рот рукой. Сэхэро Егор взглянул на него свысока, как хор на лончака [66] Лончак — самец оленя от одного до двух лет. . С минуту он ещё помолчал, вслушиваясь в шум затихающего волнения.

— Сэхэро Егору это по плечу!

— Справится! — всё ещё слышалось в толпе.

— Только ему и доверяться! — желчно бросил кто-то.

— Собаке своей я больше доверяюсь! — подхватил другой!!

Люди не слушали их. Они продолжали, размахивая руками:

— Сэхэро Егора! Сэхэро Егора! Только он может повести нас на То-харад!

— Нет, не могу я взять на себя руководство войском. Я такой же смертный, как все, хотя дважды уже ходил на То-харад — три и два года назад. За спиной умного и смелого вождя не страшно было. Тараса Микула, думаю, достоин заменить только Делюк, — сказал Сэхэро Егор, показывая на сидящего рядом друга. — Он молод, крепок, и голова у него не трухой набита.

— Кто он — Делюк? — спросил человек огромного роста с редкой для ненца окладистой бородой.

— Делюк — это Белый Ястреб! — крикнул ненец с кривыми, как обруч, ногами, и Делюк узнал в нем одного из пастухов Сядэя Назара, которых он усыпил летом, когда угнал тридцать пять оленей.

— Он разве здесь? — спросил всё тот же бородатый.

— Здесь я, — сказал Делюк, желая погасить застывшую на губах улыбку.

Бородатый долго разглядывал стройного, ещё хрупкого на вид Делюка.

— Он же еще… юнец! — сказал крайне удивленно. — Но, судя по слухам о нем, переполнившим тундру, думаю, можно довериться ему, хотя… больно молод! — он поднял голову и стал ощупывать взглядом окруживших его людей. — Как вы думаете?

Толпа притихла в раздумье. Так затихает всё в природе перед сильным и затяжным штормом.

— Можно! Можно довериться ему! — раздались вдруг голоса отовсюду. — Он! Только он должен повести нас на То-харад.

— Я впервые иду на То-харад. Не знаю этого дела. Ничего толком не знаю. Нет у меня опыта, — сказал Делюк, переступая с ноги на ногу, и взглянул на Сэхэро Егора. — А вот Сэхэро Егор, думаю, вполне подойдет. Не первый раз он идет на это дело. Знает. Я же — рядом буду.

— Белого Ястреба нам! Только Белого Ястреба! — загудела разом вся огромная толпа.

Так Делюк стал предводителем трехтысячного войска. Теперь дорога звала на То-харад, но до начала похода надо было ждать, пока замерзнут реки и озера, окутают землю глубокие снега. И ждали.

Погода и та, казалось, способствовала людям Делюка. После недельного шторма с дождем и мокрым снегом, когда над пенным заливом прогибалось свинцовое небо до белых гребней волн, морозы ударили круто, сковав в три ночи и три дня все мелкие реки и озера, забив шугой прибрежное мелководье залива. Морская соленая вода сделалась густой и вязкой.

Зима наступала стремительно. В неотопляемых ветхих жилищах, сколоченных наскоро из толстых плах, было неуютно, зябко темно без окон, закопченные сажей сальников стены и углы обметало густым, мохнатым, как ягель, инеем. Люди в малицах не мерзли, но долгие завывания ветра неприятно тревожили слух и терзали души и без того уставших людей, бесконечно ожидающих похода на То-харад, до которого отсюда было не более трех дневных бросков с тяжелыми нартами.

Пришел всё же месяц Малой темноты — дежурный месяц между слякотной, промозглой осенью и сухой зимой, — и Делюк, посовещавшись, как это положено, с советом старейшин, распорядился пригнать оленей.

Не прошло и трети дня, как подошли к стоянке олени. Рогатое море тридцатитысячного стада гудело и волновалось. Казалось, трудно было, разобраться в этом разномастном скопище животных, нагулявших жир на богатых ягелем пастбищах и свежем ветру, но уже змеисто взлетали над их рогатыми головами тынзеи, а когда Делюк высыпал на землю содержимое пахучей трубки вождя, положенной по чину, но вовсе не любой ему, олени трех с лишним тысяч упряжек были словлены и подведены к нартам для запряжки.