Анатолий Мошковский - Взрыв у моря

— Какую взять? Посоветуй, — спросил Костя.

— Ради бога, не проси у него совета! — вмешалась в разговор Люда. — Раньше он читал только о художниках, потом о кино, о киноактерах, а сейчас ничего не признает, кроме книг о войне… Я бы на твоем месте взяла вот эту. — Она легко опустилась на корточки возле Кости, поправила на коленках завернувшуюся юбку и вытащила с нижней полки толстую книгу с высокой пальмой и белым накатом волн на обложке. — Про путешествие на острова Полинезии, возьми, Костик, не пожалеешь. У нас все ее читали.

Люда выжидательно посмотрела на него, и Костя почувствовал, как опять загорелись его щеки.

— Давай… Я быстро читаю и мигом верну.

— Тебя никто не торопит, когда хочешь…

Видя, что женщины начали раздвигать диван-кровать и кресло и расставлять ширмы, Костя поспешно встал.

— Может, переночуешь у нас? — спросил Сашка. — Далеко тащиться, и поздно… Где-нибудь уложим тебя, хоть и длинный ты. Оставайся.

— Да нет, что ты… — удивился Костя. — Зачем? Я в двадцать минут дотопаю! — Костя простился со всеми и, выходя из комнаты, поймал на себе быстрый Людин взгляд. Сашка последовал за Костей. Во дворе Сашка оглянулся, посмотрел на звезды, вытянув вверх и чуть боком голову, точно прислушивался к чуткой, тревожной тишине ночи.

— Не боишься, что поймают и намнут шею?

Этот вопрос был до того внезапный, что Костя даже растерялся и спросил, кого он имеет в виду.

— Сам знаешь… Давай провожу тебя?

Теплая волна подхлынула к Костиному сердцу и залила, затопила, но тут же его кулаки сами по себе сжались, и он рубанул:

— Плевать мне на них! Пусть только сунутся…

— В порошок сотрешь? В пыль?

— А ты что думал?

— Ну и храбрец ты, Лохматый! — Сашка мягко, открыто, совсем по-мальчишески улыбнулся ему. — Когда еще увидимся?

— Когда хочешь, — сказал Костя и что-то в нем томительно и тайно защемило, заныло, затосковало. — Я-то что, я могу к тебе, если хочешь, хоть завтра прийти…

— Завтра? Ну что ж, валяй завтра! Держи лапу…

Забравшись под тонкое одеяло, Костя по привычке лег бочком, поджал ноги и долго не мог уснуть. Уже был первый час ночи, а он лежал с открытыми глазами, слушал посапывание Лени на соседней кровати и вспоминал во всех подробностях сегодняшний… нет, уже вчерашний день: «концерт» под окнами их дома, неожиданное появление Сашки, ссору с дружками, отца и… И конечно же, — а может, это было самое главное — чай у Сапожковых и Людины глаза…

Нет, он ни о чем не жалел, давно пора было рассориться, — ну, Лешка Алфеев и Санька Потехин здесь не в счет, свои парни, и все-таки одно мучило Костю: почему Сашка так ревниво и безоговорочно защищал его отца, как будто знал его лучше Кости? Смешно ведь… Да и как Сашка догадался, что Костя в обиде на отца?

Одно знал Костя: что-то не так стало в их доме, раньше было легче и веселей. По крайней мере для него, потому что до сих пор все мамины подруги и соседки завидуют ей: она так хорошо живет с мужем, у него отличный заработок, у них все налажено — чистота и порядок, он — не пьет, как большинство мужиков, а лишь выпивает для настроения, на других женщин вроде бы особенно не заглядывается, а их, и очень красивых и молодых, видимо-невидимо приезжает к ним на юг; и не из дома все тащит, как многие, а в дом, хотя и не скряга, а работящий, мастер на все руки — вон как оборудовал квартиру! — и нрав у него незлобивый, добрый, щедрый… Все это, может, и верно, да вот мама с каждым днем почему-то все суматошней, — то плачет, то смеется, предупреждая в чем-то отца: «Ну ты смотри, Вася, смотри, не порть себе жизнь… Не перегибай слишком, все может сломаться… Осмотрительней будь… От добра добра не ищут… Чует мое сердце, будут неприятности…» — «Успокойся, ничего не будет, я со всеми по-хорошему и не рву, как другие…» — отвечал ей отец — о чем это они? — да не слишком-то успокаивал маму. Спит она все хуже, встает с солнцем и начинает бесшумно хозяйничать. У отца сон непробиваемый: на какой бок лег, с того и встал, может спать и сидя в кресле, и на балконе, и у телевизора. Люди ходят по квартире, шумные события развиваются на экране, а ему ничего — спит. Поспит так десяток минут или часок — и всю шоферскую усталость, по его словам, как рукой снимет, и снова готов хоть на целую смену сесть за баранку… А еще, заметил Костя, мама стала внимательней следить за собой: любит надевать разные там брошки и кулоны, на пальцах у нее всегда посверкивают толстое золотое кольцо и тоненькие колечки; даже смешно как-то и неловко видеть, как она, будто молоденькая курортница, подолгу смотрится в зеркало, подкрашивает губы, даже подводит веки, и они непривычно для Кости отдают легкой синевой… Совсем ведь некрасиво! Чего это она вдруг? И его, Костю, стала чаще поругивать за плохое отношение к Лене да и к отцу… Знала бы она, о чем он все время думает, поняла бы. Да, как-то не так стало в их доме. Взять хотя бы книги…

Раньше, когда Костя учился во втором-третьем классах, отец часто привозил ему из разных городов побережья и областного центра интересные книжки и держал свои про войну на Черном море — книг сто, наверно, набралось, и Костя все их проглотил, даже грамоте по ним научился еще до поступления в школу. Потом у отца появилось столько других дел, что он стал забывать про книги и все реже привозил их. Продав старую мебель, он купил красивый недорогой гарнитур с синей обивкой — тахту, стол, шкаф для одежды и кресла. Гарнитур занял слишком много места в столовой, и отцу пришлось выставить поцарапанную этажерку с книгами в ребячью спальню. А совсем недавно получилось так, что отец, ни с кем не посоветовавшись, снес часть книг в магазин. Особенно обидно было Косте, что среди проданных книг оказалась его любимая толстая книжища с цветными картинками и картами — «Скалистый в далеком прошлом»; ее он получил в награду от школы за успешное окончание пятого класса, об этом и надпись была сделана: Вера Александровна, учительница русского языка и литературы, их бывший классный руководитель, старательно написала об этом на книге своим образцово аккуратным, округлым почерком. Раз десять прочитал эту книгу Костя и помнил почти наизусть. Узнав об исчезновении ее, он бросился в магазин, однако и след ее простыл: будет такая книга долго лежать на прилавке! «Пап, зачем ты ее продал?» — прыгающими губами спросил Костя. «Прости, сын, нечаянно, не посмотрел… Я даже порадовался, что купили: такая старая, потрепанная, и только место в квартире занимает. А другие продал потому, что ты ведь давно прочел их…» Но особенно разобиделся Костя на отца, когда в Кипарисы приезжал МХАТ. После долгих просьб отец с чьей-то помощью достал два билета на «Синюю птицу». Костя впервые в жизни был в настоящем театре и, весь притихнув, сжавшись, почти не дыша, смотрел на сцену. Туда же смотрел и отец, но менее внимательно, почесывал щеки и шею, вытирал губы, вздыхал, а потом в середине спектакля довольно громко сказал: «Ты посиди, а я пойду пивка выпью: не для нашего брата вещь… Когда кончится, приходи к павильону на Морскую. Ладно?» — встал и вышел. Костя остался в зале. Он по-прежнему смотрел перед собой, но локтем, плечом и сердцем ощущал пустоту в том месте, где только что сидел отец, и плохо видел: глаза помимо воли медленно наполнялись слезами…