Татьяна Толстая - Детство Лермонтова

Стоя перед портретом, отец с сыном обнялись, забыв об окружающих. Арсеньева почувствовала, что у нее похолодели ноги, и тоже заплакала, однако хотела скрыть свои слезы перед ненавистными ей людьми. Но ей это не удалось: сестры Лермантовы переглянулись и поддержали ее под руки. Бабушка села и прикрыла лицо кружевной косынкой, лежавшей на ее плече.

Наплакавшись, Миша спросил шепотом, доверительно:

— Папа, а ты песню ее помнишь?

— Какую?

— Не знаю. Я вспоминаю и не могу вспомнить…

Юрий Петрович посадил мальчика на диван, снял со стены гитару, уселся с ним рядом и в волнении стал наигрывать, напевая мотив. Его с удовольствием все слушали, но Миша сосредоточенно хмурился и, когда отец кончил, сказал ему:

— Хорошо играешь, папа, только не то.

Юрий Петрович опять перебрал несколько мотивов, но опять-таки не нашел того, что искал его сын. Раздражаясь бесплодными попытками, он сказал:

— Конечно, я не так пою, как она, — мне не дано. Но мы с ней певали дуэты. Ах, как она пела! Так петь могут лишь ангелы… Я помню, как на балу в Петербурге мы вальсировали, а потом решили отдохнуть в китайской гостиной. Я ей сказал… нет, не помню, что я ей сказал, но она, задумавшись, ответила: «Мне сейчас так хорошо, что я могу только петь». Я подвел ее к фортепьяно в углу комнаты, она стянула свои длинные лайковые перчатки, чтобы расправить пальцы, сделала несколько аккордов и тотчас же запела романс на мотив, под который мы вальсировали. Когда она окончила, вокруг нас собралась толпа. Все подошли неслышно и молча. Когда она это заметила, то смутилась. Ей начали аплодировать, все восхищались ее голосом, а великий князь Михаил Павлович сказал: «Какой талант! Я не представлял себе, что пензенские девицы могут превосходить европейских певиц»… Да…

Арсеньева выпрямилась, и глаза ее сверкнули гордостью. Она хотела что-то сказать, но осеклась, глотая слезы.

Неожиданно на пороге появилась Елена Петровна. К платью ее прилипли паутина и пыль, а руки были вытянуты, как у лакея, несущего поднос. В руках ее красовался небольшой старинный, обросший пылью сундучок, и Елена Петровна с радостью восклицала:

— Нашла! Нашла!

Она, оказывается, поднялась на чердак и там разыскала это хранилище фамильных документов и альбом с рисунками прадеда.

Все оживились и стали подробно рассматривать альбом. Сошлись на том, что художнику особенно удавались рисунки лошадей.

Тем временем солнце стало уже клониться к закату, старинные часы тикали и били, но время в кабинете Юрия Петровича остановилось.

Елена Петровна на месте долго не сидела, а все время то входила в комнату, то выходила, потом пригласила к столу. И вдруг все вспомнили, что с утра еще никто как следует не поел. Когда собирались завтракать, бабушка разложила на столе свое рукоделье, и ее не смели тревожить, потом ходили к бабушке Анне Васильевне, а затем разгорелся спор о портретах, о музыке и рисунках прадеда, — словом, до вечера так и не ели.

Арсеньева против воли была вовлечена в круговорот новых впечатлений. Размягченная добродушием хозяев, за обедом, когда подали жаркое из прекрасных жирных дупелей, она спросила:

— Мяса-то вам хватает?

Сестры ей объяснили, что Юрий Петрович балует домашних: прекрасный охотник, он приносит постоянно домой не только дичь и зайцев, но и медвежатину, а медвежьи окорока вкусней свиных. Вообще с приездом брата дома стало весело и хорошо. По вечерам читают вслух, ездят в гости, у них бывают соседи…

После обеда Арсеньева пожелала выпить чаю.

Смущенная Елена Петровна стеснительно спросила:

— Но, может быть, вам не понравится наш чай? Мы настаиваем листья земляники и пьем их с медом. Чаю и сахару не держим — очень дорого.

Миша тотчас же беспокойно зашептал Арсеньевой:

— Бабушка, подари им чаю и сахару, ты много ящиков купила!

Арсеньева благосклонно кивнула головой и велела Дарье, которая стояла за ее креслом, принести сахару и чаю из дорожного мешка.

Миша сердито заметил:

— Почему мало? На телеге сколько везем!

Арсеньева холодно ответила:

— Что ж, ночью воз распаковывать?

Мальчик тогда решил, что завтра дадут. Он успокоился и с интересом слушал рассказ Елены Петровны, откуда у них мед. Оказывается, Наталья Петровна научилась обращаться с ульями, как самый настоящий пчеляк, и запасала на зиму столько меда, что его хватало на целый год. Неверно говорят, что к женщинам пчелы не идут, — нет, у нее всегда роятся, и, пожалуй, ни у кого в округе столько пеньков не было.

Ульи стояли в фруктовом саду и возле липовой аллеи. Наталья Петровна надевала особые перчатки, окутывала себе голову туго накрахмаленной кисеей и сама вынимала соты. Воск она варила, добавляя овечье сало и еще какие-то примеси, и заливала формы — так она изготовляла свечи, а фитили вязала сама, выбирая для шнурков легко воспламеняющийся сорт ниток.

Арсеньева очень одобрила ее хозяйствование. Свечи, которые стояли на столе, тотчас же были осмотрены, и смущенная, но довольная похвалами Наталья Петровна вдруг воскликнула: «Чуть не забыла!» — вынула из буфета спрятанную про запас пачку цветных тонких елочных свечей и подарила их Мише; она, оказывается, приготовила ему к святкам этот подарок. Миша растрогался и крепко расцеловал свою молодую тетушку.

Александра Петровна тоже много помогала в хозяйстве, обшивая и себя и всех сестер, а в свободное время любила возиться в саду, наблюдая и ухаживая за яблонями и за кустами ягод. Ночью она успела сшить холщовую рубашку для Мишеньки с вышитым пояском, и Миша очень благодарил тетушку за ласку.

Елена Петровна была заметней сестер как по наружности, так и по характеру; очень общительная и жизнерадостная, она умела находить время и для занятий хозяйством и для чтения. Она любила людей и умела с ними поговорить и поладить. Во время болезни матери она заняла место хозяйки в доме, и все признавали ее старшей.

Она скромно сказала Арсеньевой:

— Конечно, вам кажется бедным наше житье, но в губернии много таких мелкопоместных, как мы… У нас есть друзья. Мы живем хорошо…

Но она вспомнила, что у ее брата с тещей весьма сложные и тяжелые взаимоотношения, и замолкла; потом снова, противореча себе, стала жаловаться, повторяя, что ей очень трудно вести хозяйство, потому что мало людей.

Арсеньева сурово перебила ее:

— Подкупить еще надо было! За эти годы как можно было наладить хозяйство, ежели бы заниматься делами имения!

Она кинула уничтожающий взгляд на Юрия Петровича, и тут сестры заговорили наперебой, оправдывая брата:

— Долги-то он платил? Долгов-то сколько!

Миша нахмурился и напомнил, что ему пора спать. Оставшись с бабушкой наедине, он расспрашивал ее: