Тальбот Рид - Старшины Вильбайской школы

Мальчик вскочил в испуге.

— Умоляю вас, Риддель, не говорите директору! Ведь меня исключат… Я знаю, что вел себя дурно, слушался разных… Ну, да все равно. Даю вам слово, что больше этого не повторится. Вы были ко мне так добры… Простите меня на этот раз и не требуйте, чтобы я сознался. Если б я был один, я охотно сознался бы во всем, но я обещал молчать… Милый, голубчик, пожалейте меня!

Трудно было Ридделю устоять против такого воззвания.

— Бедный мальчик! — вырвалось у него. Виндгам ухватился за этот проблеск сочувствия, как утопающий за соломинку, и удвоил свои мольбы:

— Я сделаю все, что вы потребуете, только не просите меня, чтобы я сознался, и устройте, чтобы меня не исключили!.. Подумайте, что будет с моей мамой, что скажет брат… Я знаю, что заслужил наказание… но… выручите меня на этот раз… только на этот раз!

— Если б ты пошел к директору и рассказал ему всем… — начал было Риддель.

— Нет, нет, — перебил его Виндгам, — этого я не могу! Я не один… Понимаете, я дал слово… Я не могу сознаться, если б даже своим сознанием мог избавить себя от наказания.

Риддель понял, что настаивать бесполезно, но у него все еще не хватало духу высказать мальчику свое окончательное решение.

— Виндгам, голубчик, — заговорил он голосом, полным горячего сочувствия и жалости, — я знаю, что тебе трудно. Я уверен, что ты не так виноват, как это может показаться с первого взгляда… Если б я только знал, что это случится, лучше бы я совсем не поступал в эту школу… Я с радостью помог бы тебе, но не знаю, как… Ну, хочешь, пойдем к директору вдвоем и расскажем…

— Нет, нет, я ни за что не пойду к директору! — закричал мальчик с прежней горячностью.

— В таком случае, я должен буду сделать это один.

Виндгам взглянул на Ридделя, хотел что-то сказать и залился слезами. Риддель не мог этого вынести.

— Послушай, Виндгам, если бы тут не была замешана честь всей школы… — начал он, сам не зная еще, что он скажет.

Но Виндгам вдруг перестал плакать и поднял на него удивленные глаза.

— Честь всей школы? Какое отношение может иметь честь нашей школы к тому, что я…

По какой-то роковой случайности они никак не могли договориться до конца. Виндгам не кончил своей фразы, потому что отворилась дверь и на пороге показался Блумфильд:

— Мне нужно поговорить с тобою, Риддель.

Тут только он заметил, что Риддель не один и что оба — хозяин и гость — очень взволнованы. Он поспешил извиниться и хотел было уйти, но Виндгам, которому было стыдно своих слез перед Блумфильдом, предупредил его.

— Я сейчас ухожу, — проговорил он торопливо и, захватив свои книги, выскочил в коридор.

Но, несмотря на то что он старательно прятал свое лицо, Блумфильд успел рассмотреть, что глаза у него заплаканы.

С Виндгамом что-нибудь случилось? — спросил Ридделя без особенного, впрочем, любопытства, а скорее чтобы завязать разговор.

— Ничего особенного. Так, маленькая неприятность, — ответил Риддель, стараясь говорить как можно спокойнее. — Что же ты не сядешь?

С того дня, как Риддель стал старшиной, Блумфильд ни разу не заходил к нему, и теперь ему было неловко. Он давно уже понял, что звание «выборного старшины», навязанное ему его доброжелателями, было нелепо, и решился отделаться от него. Уж несколько раз, к немалой досаде этих доброжелателей, он высказывал готовность помириться и даже подружиться со своим соперником, но пойти к нему до сих пор не решался; не решился бы, может быть, и в этот раз, если б не одна побочная причина.

— Я давно собираюсь поговорить с тобою, да не знал, как начать, — все боялся, что ты на меня сердишься, — начал Блумфильд.

Риддель, приятно удивленный и этим визитом и дружеским тоном, каким заговорил с ним Блумфильд, ответил ласково:

— За что же мне на тебя сердиться?

— Как за что? Ты имеешь полнее право сердиться на меня, — заторопился Блумфильд, конфузясь и в то же время радуясь, что может наконец высказаться. — Все наше отделение и я в том числе были против тебя. Я виноват больше всех: я позволил им навязать себе глупую роль и много повредил тебе… Я давно понял, как это глупо с моей стороны. Знаешь, когда я это понял? После твоей речи в парламенте, когда ты вспомнил старика Виндгама и говорил, что мы должны следовать его совету… Вот и пришел тебе сказать это.

Настал черед Ридделя конфузиться.

— Пустяки, есть о чем говорить… — пробормотал он краснея. — Кончились наши ссоры, ну и прекрасно.

— Прекрасно, — повторил Блумфильд. Не он не сказал еще всего, что собирался сказать, и продолжал с маленькой заминкой: — И знаешь, все эти дрязги давно бы кончились, если бы не эти проклятые гонки. Они всех нас перессорили.

Риддель начал ежиться. Он одного только и боялся — как бы Блумфильд не заговорил о гонках.

— Конечно, в таком безобразном деле никто из нас не мог подозревать ни тебя, ни Ферберна и никого из нашей компании; но естественно, что все мы думали, что сделал это кто-нибудь из вашего отделения… Я и все мы очень рады, что ты нашел наконец виновного. Когда ты назовешь его, все успокоятся и все придет в порядок.

Кончив свою речь, Блумфильд с облегчением перевел дух. Положение старшины было трудное. Он отлично понимал, на что намекал Блумфильд: товарищи требовали от него, чтобы он сказал, кого он подозревает, и, пожалуй, они были правы. Виндгам виноват, это ясно; прочему же не назвать его? Все равно рано или поздно он должен будет это сделать.

Естественно, что Блумфильд и все они хотят знать имя виновного. И как было бы хорошо, если бы они успокоились наконец и отстали от него! Вся эта история так ему надоела! Он знал, что пока он не скажет им, кого он подозревает, ему житья не будет от их приставаний… И все-таки он колебался. Его смущала последняя неоконченная фраза Виндгама. Что, если он не виноват? Трудно, конечно, этому поверить, ну, а вдруг? Имеет ли он, Риддель, право назвать Виндгама, если есть хоть какое-нибудь сомнение, хотя бы тень сомнения в его вине?.. «Нет», сказал ему внутренний голос, и он спокойно ответил Блумфильду:

— Я надеюсь, что скоро в состоянии буду выяснить это дело.

— Как! Ведь ты сказал, что знаешь виновного! — воскликнул тот.

— Я сказал, что подозреваю.

— Кого?

— Этого я не скажу, пока не узнаю наверное: я могу ошибиться.

— Не можешь же ты, однако, держать про себя такую вещь! Ведь в этом вся школа заинтересована! — воскликнул Блумфильд с жаром. — Во всяком случае, я как капитан шлюпки Паррета имею право знать, кто подрезал наш рулевой шнурок.

— Я и скажу тебе, когда буду знать наверное, кто это сделал, — твердо проговорил Риддель.

— Ты можешь сказать мне, кого ты подозреваешь.

— Нет, не могу.

— Я никому не скажу, даю тебе слово.