Борис Изюмский - Алые погоны

Трудно сказать, что привлекало его к этой возне с маленькими. Может быть, их доверчивость и детская восприимчивость ко всему новому, ощутимая податливость души, готовой принять ту форму, которую придает ей мастер. Может быть, подкупали широко раскрытые глаза, жадно вбирающие мир, или необходимость для учителя предельно оттачивать каждую деталь своего рассказа, отбирать самые точные слова и красочные образы. Не раз представлялась Веденкину возможность поступить в аспирантуру, но он упорно обходил ее. И когда жена, Татьяна Михайловна, подтрунивая, говорила:

— Видно, так ты и умрешь школьным учителем… — Виктор Николаевич отвечал убежденно:

— Видишь ли, Танюша, каждый человек должен использовать свои способности наилучшим образом и, если это можно, — по велению сердца. Нет для меня слаще труда, чем просвещение мелюзги. Почему же не быть мне их «профессором»? Аспирант стремится стать кандидатом, кандидат — доктором, потому что неистребимо в человеке желание совершенствоваться и в этом движении вперед удовлетворять интеллект и… если хочешь, здоровое честолюбие. Ну, а коли я все это нахожу в работе с ребятами?

… Веденкин мог часами обдумывать завтрашний урок, перебирать в памяти факты и события, группировать и разъединять их, бережно откладывать нужное и нещадно браковать лишнее. Важно было сначала продумать, о чем маленьким не следует говорить. И потом уже — как преподнести материал. Ему хотелось так рассказать о Святославе, чтобы ребята вдруг увидели перед собой суровое лицо воина, с синими глазами, такими же, как у его матери княгини Ольги, с густыми бровями, сросшимися на переносице; увидели дымные походные костры в степи, услышали призыв Святослава: «Не посрамим земли русской!» и ответный могучий клич: «Потягнем!», храп коней, скрежет скрестившихся мечей, свист аркана и вкрадчивый шелест стрел; чтобы ребята увидели, как молодой Святослав с разрубленной ключицей отбивается один от сотен печенегов и падает, окровавленный, на осеннюю пожелтевшую траву, и свирепый печенежский царь Куря, злорадно усмехаясь, склоняется над ним.

Маленькие сердца загорались, когда Веденкин вызывал, живые картины прошлого. Вот мужественный Дмитрий… вдавлены у него на груди латы от ударов вражеских копий, кровь запеклась на вьющейся бороде, но рука не устает разить татар на славном Куликовом поле; вот вольнолюбивый Разин мчится степным вихрем, пригнув к гриве коня красивое, в едва заметных оспинках, лицо — и кичливое боярство трепещет перед грозным для них Степаном. А вот, отдав приказ сжечь полковые знамена, скачет на санях из неприветливой для захватчиков России — Наполеон. Он оброс щетиной, заиндевел, сгорбился. Покорить нас захотел!..

На следующий день без пяти двенадцать Виктор Николаевич вызвал в ротную учительскую Кошелева. Мальчик робко постучал в дверь и, получив разрешение войти, смущенно остановился на пороге, едва слышно поздоровался. Видно, ему хотелось сказать что-то, но он стеснялся.

— Ты, Илюша, не раздумал пойти ко мне в гости? — подошел к нему Веденкин.

— Нет… да… раздумал, — запинаясь, чуть слышно ответил Кошелев, потупив голову.

— Почему же это вдруг? — удивился майор.

— Мне очень хочется к вам… — решился, наконец, Илюша, — но стыдно перед ребятами… Я иду, а они остаются…

— Ну, это пусть тебя не смущает, — успокоил Виктор Николаевич, — в следующий раз я других приглашу. Шагом марш одеваться! — шутливо подтолкнул он Кошелева.

У Илюши словно тяжесть с плеч свалилась. Должно быть, он и сам искал какое-то оправдание своему уходу от товарищей.

Он молниеносно повернулся кругом и, крикнув: «Я сейчас!» — помчался к старшине.

Виктору Николаевичу не хотелось приглашать к себе сегодня нескольких ребят. Один-на-один он рассчитывал скорее вызвать Илюшу на откровенность, а именно этого он желал добиться. В последние дни мальчик был задумчив, сосредоточенно серьезен, тяжело и часто вздыхал и, видно, с трудом отрывался от каких-то своих мыслей.

Веденкин знал, что Кошелев потерял в войну родителей. Отец его — председатель колхоза — ушел в партизаны и погиб в камышах во время перестрелки, а мать, на глазах у мальчика, была запорота хуторским «атаманом», поставленным немцами. Осталась только тётя — сестра матери.

—: Я готов! — появился одетый Кошелев.

Они вышли во двор училища. Солнце в пелене тумана походило на матовый шар. За конюшнями, по льду катка, стремительно скользили конькобежцы в серых и синих свитерах, с клюшками в руках: шел хоккейный матч между сборной училища и сборной городских школ.

— Может быть, тебе хочется посмотреть на матч? — спросил Веденкин у Илюши.

— Нет, нет, — ускорил шаг Илюша: он боялся, что майор раздумает взять его к себе, и старался отвести поскорее Веденкина в сторону от катка.

Они приближались к выходу из училища, когда на коньках подлетел раскрасневшийся Павлик Авилкин. Казалось, от быстрой езды хитрость, обычно едва заметно тлеющая в его зеленоватых глазах, разгорелась, и он не мог скрыть ее даже миной скромника. Веснушки, словно золотая пыльца с красноватых бровей и ресниц, покрывали его лицо.

— Товарищ майор, разрешите обратиться?.

— Пожалуйста…

— Товарищ майор, мне бабушка деньги прислала, и я хочу с вами сфотографироваться, — скороговоркой произнес Павлик.

— С удовольствием — ответил Виктор Николаевич. — Но сначала исправь свою двойку по истории, без нее приятнее будет фотографироваться.

— Хорошо, — неуверенно согласился Авилкин и поспешно отъехал в сторону.

Виктор Николаевич и Кошелев вышли на улицу. Туман настолько сгустился, что купол собора, стоящего в вершине улицы, исчез, и обезглавленные стены проступали неясной айсберговой глыбой.

— С кем ты, Илюша, дружишь в отделении? — спросил Веденкин, когда они пересекали стадион с сиротливо сгорбившимися штангами футбольных ворот.

— Со всеми… У нас ребята очень хорошие. Авилкина я только не люблю, — посмотрел снизу вверх Кошелев. — Не то, что не люблю, а просто не хочу с ним дружить.

— Почему же такая немилость? — полюбопытствовал Виктор Николаевич.

— Да так! — знающе мотнул головой Илюша, но решил пояснить — У нас в отделении есть «летчики» и «танкисты», Это кто хочет после суворовского идти в летное или танковое училище. Мы даже альбомы составляем, портреты знаменитых летчиков собираем, жизнь их описываем, из газет вырезки делаем про Кожедуба, Талалихина, Гастелло… Записались в клуб юных авиамоделистов… Из Москвы задания нам присылают. А другие — про танкистов все собирают, даже марки и открытки. И когда игра у нас, мы на две партии делимся… Канат, например, тянем. Один раз мы канат тянули… Авилкин «танкистом» был. А когда «летчики» стали верх брать, он к ним перебежал. Разве это дело?