Олег Селянкин - Есть так держать!

Получил маленькую открытку и Витя, Бородачев писал, что лечение его приближается к концу и скоро он вернется на катер, а пока очень скучает о товарищах.

В конце письма была приписка: «Ну, кончаю, Витя. Может, и нет вас по старому адресу, а если ответишь — напишу подробно.

Передай привет всему дивизиону, а Курбатову отдельно. Смотри за пулеметом. Сейчас он заржаветь дважды два может, а смазку густо не накладывай — замерзнет.

Твой друг Захар Бородачев».

Серые тучи громоздятся друг на друга, и падают на землю то снежная крупа, то мелкий дождь. Желтыми блинчиками плывет по реке сало, первый предвестник скорого ледостава.

Матросы отряда собрались в сарае на открытое партийное собрание. Витя проскользнул туда же. На повестке дня два вопроса: прием в партию и о плавании во время ледостава.

За простым обеденным столом, принесенным с одного из катеров, сидит президиум. Лица у всех серьезные. Не слышно обычных шуток, смеха.

В первом ряду сидят Курбатов и Щукин. Капитан-лейтенант — в матросском бушлате (реглан сгорел вместе с одним из катеров), а Николай Петрович — в серой солдатской шинели. Несколько дней назад Щукин вернулся из госпиталя.

Витя как сейчас видит серебристую проседь инея на поникшей, пожелтевшей траве, радостно шумящих матросов и несколько смущенного Николая Петровича. Он тогда хотел видеть сразу всех и, улыбаясь, поворачивался во все стороны, молча жал протянутые руки. Потом подошел Курбатов. Он долго тряс руку боцмана. Для него Николай Петрович, кроме всего прочего, был и старым сослуживцем: вместе восемь лет на одном корабле плавали.

— А к вам у меня дело такого сорта, — начал Николай Петрович, не выпуская руки Курбатова из своей. — Примете или прогоните? Ранение оказалось пустяковым, да вот врачи отпуск месячный дали… Заехал, значит, домой на несколько дней — и к вам. Примете?

— Постой, постой, — остановил его Курбатов. — Почему на несколько дней домой заехал? Ведь тебе месяц отпуска дали?

— А что мне дома делать? Жинка и дети здоровы. На колхоз за заботу о них обижаться не приходится. Повидал — и ладно. Сейчас такое счастье не каждому выпадает… Где же моя совесть, если я буду дома чаи распивать, когда здесь такая заваруха? Вот и пришел…

…Касаясь кончиками пальцев стола, стоит Юсупов. Его немного раскосые глаза смотрят в земляной пол. Юсупов волнуется и от этого торопится, коверкает русские слова, но его слушают внимательно и не перебивают. О себе он говорит скупо. Назвал дату рождения, призыва на флот, и все.

— Кончил, пожалуйста, вопросы, — говорит он и проводит ладонью по жестким черным волосам.

И зачем он так волнуется? Почему не расскажет о своем способе заливки подшипников? Почему молчит о боевом тралении? А набор инструментов? Один этот поступок чего стоит!

Хочется вскочить и сказать все это за него. Но матросы ведь тоже знают об этом, а смотрят на Юсупова так, будто и не встречались с ним до сих пор.

— Почему именно сегодня вступаете в партию?

И чего Агапову надо? Почему сейчас?.. Важно то, что он вступает! Будь Витя постарше, он бы тоже подал заявление.

— Почему сейчас? — переспросил Юсупов и задумался.

Слышно потрескивание махорки в чьей-то самокрутке.

— Почему сейчас?.. Дело такое… Не могу, товарищи, без партии! Давно хотел и все боялся, что не примете… А сегодня осмелился… Хочу коммунистом идти в город сквозь лед!

Моисеев, дожидавшийся очереди, заерзал на скамейке, полез в карман, достал платок и для чего-то вытер им свой сухой лоб.

— А что сделаешь, чтобы ходить во льду? — спросил Курбатов.

— Не знаю, товарищ командир… Но ходить мы будем! Честное слово мотористов, будем! — с жаром ответил Юсупов, стукнув кулаком по столу.

Тут все матросы оживились, и отовсюду послышались уверенные голоса:

— Слово рулевых!

— Минеров!

— Пулеметчиков!

— И во льду ходить будем!

Когда шум затих, отец, которого сегодня выбрали председателем, спросил:

— Есть еще вопросы? Нет? Кто за то, чтобы принять товарища Юсупова, прошу поднять руку.

Витя вместе со всеми высоко поднял свою, но сосед толкнул его локтем в бок и спросил с лукавой усмешкой в глазах:

— И давно ты в партии?.. Голосуют только коммунисты.

Витя убрал руку и съежился от стыда за свою ошибку.

— Ничего, за хорошего человека проголосовать никогда не стыдно, — успокоил сосед.

А расплывшийся в улыбке Юсупов, пожимая протянутые руки, подошел к скамейке и сел. Как завидовал ему сейчас Витя! Юсупов теперь был равный среди равных, а он, Витя, только гость.

Словно отгадав его мысли, сосед прошептал ему на ухо:

— Этак пролетит годик-другой, и тебя в комсомол принимать будут.

Вообще день сегодня выдался особенный. Только закончилось партийное собрание и вышли из помещения, — глядь, идет по дороге солдат в ватнике, опирается на суковатую палку и кричит:

— Витька!

Витя остановился, постоял немного да как крикнет:

— Захар! — и бежит к нему.

Вместо «подробного письма» сам заявился!

От Бородачева пахнет махоркой и лекарствами. Он сильно похудел, но глаза смеются, смотрят на всех ласково и задорно.

— Как пробоина, Захар? Залатали?

— Ишь, в зеленое вырядился!

— Уж больно быстро тебя выписали! — шумят подбежавшие матросы.

— Пробоина ликвидирована, а что в зеленом — не беда! Самое главное я сберег! — смеется Захар, распахивает ватник, и все видят матросскую тельняшку, полинявшую от многих стирок.

— Где направление? — строго спрашивает Курбатов.

— Направление? — У Бородачева даже брови поднимаются от удивления. — Какое может быть направление, если я к себе вернулся?

— Направление в часть, — неумолим Курбатов.

— Да вы не знаете меня, что ли? — возмущается Бородачев.

И вдруг спокойный голос Щукина:

— Сбежал?

Бородачев резко повернулся к нему, кажется, вот-вот ответит грубостью, но неожиданно плечи его опускаются, вздрагивают руки, обнимающие Витю.

— Сбежал, — еле слышен его ответ.

Тут и Курбатов не выдерживает и невольно улыбается. Щукин же кивает, дескать: «Так я и знал. Чего еще можно было ожидать от Бородачева?» Настороженно молчат матросы. Много раненых в эти дни вернулось на катера. Шли с официальными документами и без них. Но разве прогонишь матроса, если он сам пришел на свой катер? Разве можно сказать: «Иди обратно в госпиталь», если видишь его глаза? Да и бесполезно это: никуда не уйдет матрос.

И, махнув рукой, Курбатов пошел к катерам.

Радостно зашумели матросы, а Захар легонько шлепнул Витю пальцем по бескозырке и сказал:

— Что я тебе говорил? Начальство, оно понимает матросскую душу!.. Как пулемет? Пятнышко ржавчины найду — шкуру спущу. Так и знай!

Ночью пошли в город. В рубке, у штурвала, стоит Николай Петрович Щукин. Его усы снова воинственно подкручены. Серая шинель распахнута, и белеет тельняшка. Витя тоже идет в поход, но уже вторым номером пулеметного расчета.