Николай Егоров - Всадник на вороном коне

Теперь Юра почти не поднимал ног. Как на лыжах, передвигал их, только медленно. Руки зудели — уже исцарапал. Глаза щипало. За шею натекло.

Юра зло хватал обломки, относил, возвращался за новыми.

Капитан Малиновский работал тут же — он все время предупреждал:

— Не забываться! Осторожно!

Раз он спросил:

— Может, перекур?

«Спрашивает, значит, от нас зависит — перекуривать или нет, — подумал Юра. — Значит, дело не терпит. Какой тут перекур?» Юра не ответил капитану, и все другие не ответили. Некоторое время спустя капитан снова спросил:

— Перекур?

Шедший перед Юрой Жора Белей обернулся, сказал «потом» и потерял равновесие. К счастью, глыба, которую он нес, шлепнулась в грязь, а он — рядом. Юра не успел остановиться и перелетел через Жору. Вода плеснула в лицо, затекла за голенища сапог. Жора оперся, поднялся, помог подняться Юре.

Капитан увидел, кинулся к ним:

— Как у вас?

— В порядке, — пробормотал Жора, отряхиваясь.

— Выйдете, очиститесь хоть слегка?

Опять капитан спросил, а не распорядился.

— Потом, — сказал Жора.

— Потом, — сказал Юра, хотя не представлял, как теперь работать.

В неверном свете фонариков они выглядели как черти в дымной и грязной преисподней.

— Не так жарко будет! — крикнул им Прохор.

— Лучше пот с лица сотри! — ругнул его Юра.

Прохор подошел, попросил чуть наклониться и локтем стер пот и грязь с лица Юры. Скорее, размазал, но хоть в глаза не текло.

Сначала Юра берегся, старался по возможности не заляпываться. Теперь ему все равно было — на нем чистого места уже не оставалось.

Ощущение было самое отвратительное. Скажи кто-нибудь раньше, что Юра в этом состоянии не упадет духом, не обессилит — не поверил бы. Тому, что все это стойко перенесут Жора Белей и Фитцжеральд Сусян, поверил бы. В себе такой стойкости не подозревал. Рисковать он готов был, в опасности не теряться готов был, то есть думал, что готов, и стремился доказать это. Все, что придется, перенести решил. Но подобного он не ждал. Какой тут риск? Какая опасность? Однако под пули, должно быть, легче идти, чем в этой мерзости возиться.

Когда приказали смениться, Юра сел на глыбу, опустил плечи, вытянул ноги.

— Выходить, всему отделению выходить! — распорядился сержант Ромкин.

Полезли по глыбам, добрались до крутой плиты. Юра на миг задержался, выпрямился. И в этот миг там, выше, слышно было, кто-то упал.

— Держитесь! — крикнул сержант Ромкин.

Мешались огни фонариков. Команды перебивались всполошными криками. Звуки скатывались в сырую утробу подземелья, искажались там и оглушали.

В голове мелькнуло, что тот, кто упал, может съехать вниз. Не удержится на краю плиты — рухнет во тьму, где торчат острые углы камней. Еще не зная, что он будет делать, Юра бросился влево, поскользнулся, повалился на бок, ударился ребрами обо что-то. Схватился — оказалось, изогнутые толстые прутья арматуры. Подняться он не мог — дыхание сперло, из глаз текли слезы, плита выскальзывала из-под него, и вот-вот он сорвется.

— Вставай! — требовал Прохор. — Хоть на колени, но вставай.

Прохор обхватил Юру, помог подняться, придвинулся бок в бок. Юра не выпускал из рук арматуры — колени съезжали и приходилось все время подтягиваться.

А тот, кто там упал, сейчас врежется в них — и втроем долой с плиты! Ведь и так едва удается удержаться! В животе обнаружилась отвратительная тянущая боль, и все стало безразлично. К счастью, только на мгновение. Еще не переборов страх за себя, Юра подальше завел руку, чтоб не только пальцами держаться за арматуру, но и сгибом руки. И в ту же секунду упавший налетел на него. Юра охнул — плечо вывернуло, кожу пальцев обожгло.

— Порядочек! — закричал Прохор.

Упавший застонал, попытался сесть.

— Не двигайтесь! — остерег его Юра. — Скользко!

Плита, как живая, уползала вверх, норовя сбросить людей с себя.

— Я хорошо уперся, держитесь за меня, — сказал Прохор.

Стало чуть полегче, и Юра высвободил левую руку, взял ею упавшего под бок.

— Не горячиться, не горячиться! — приговаривал лейтенант в комбинезоне — успел спуститься.

— Я сам, — сказал упавший, и Юра по голосу узнал капитана Малиновского.

— Сейчас вынесем! — Лейтенант был совсем рядом — дыхание слышно, — Кто там за мной?

— Белей и Журихин, — отозвался Жора Белей. — Пусть те, что внизу, подстраховывают…

— Подстрахуем, — ответил Прохор. — Мы тут — Козырьков и Бембин.

Подсвечивая себе фонариком, лейтенант устроился на клубке арматуры, подал руку капитану.

— Подхватывайте! — приказал лейтенант.

— Подхватываем, подхватываем, — торопился Жора Белей.

Капитан снова застонал и затих.

— Осторожно! — крикнул Бембин.

— Ничего, ничего, — выдавил капитан. — Я потерплю…

Группа удалялась. Сразу несколько фонариков светило им. Оттого тьма вокруг стала гуще. Юра как бы растворился в ней — сам себя не слышал, не чувствовал. К нему приник Прохор — тоже, видно, иссяк. Думалось, что, занятые спасанием капитана, о них позабыли. И хорошо, что позабыли: можно висеть тут, отдыхая, отходя от пережитого страха.

Во тьму воткнулся луч фонарика. Сержант Ромкин позвал сверху:

— Козырьков! Бембин!

— Здесь мы, — Бембин зашевелился.

— Иду к вам, помогу выйти!

— Не надо, товарищ сержант! — Юра привстал. — Мы сами!

— Давай на четвереньках, так легче, — тихо предложил Прохор Юре и громко — Ромкину: — Мы выходим навстречу, товарищ сержант, выставляйте почетный караул!

На улице было огромное количество свежего и сухого воздуха, теплого и сладкого воздуха, сладость и свежесть его не могла заглушить даже вонь, которая пропитала солдатскую одежду. В небе сверкали звезды, на каменистом склоне светили фары машин, горели костерки.

Ребята повалились на землю.

— Кто нуждается в помощи? Доложить! — подошел лейтенант Чепелин.

— Все целы!..

— Чуть передохнем — и снова можно!

— Снова не придется — вы свою задачу выполнили.

— А что с капитаном?

— Капитан Малиновский отбыл в госпиталь… А вы отдохнете, и пойдем мыться…

Юра лежал на спине, дышал, любовался звездами — вон они, как чисты и красивы! Не хотелось говорить и двигаться — только бы лежать и дышать.

Послышался хруст камней. Юра оторвал голову от земли — приближались двое, маленький и взрослый, Юра узнал Максима:

— Ты здесь?

— А я был связным у лейтенанта Чепелина. Да он — ни одного поручения. А тут еще дядя… — пожаловался Максим.

Дали б волю, Максим в самое пекло полез бы вместе с солдатами, за самое трудное и опасное взялся бы. А его в стороне держали. Как в театре: все видишь, волнуешься, а ничего поделать не можешь — ты в зале, а не на сцене.

— Значит, дядя виноват, что тебе не восемнадцать, что не призовешь тебя? — с улыбкой в голосе спросил подполковник Синев.