Виктор Шурлыгин - Космонавт Сергеев

— Эх, — стонал у стены молодой парнишка, известный парашютист. — Мало меня батя порол в детстве! Мало!

— При чем тут батя? — не понял Саня.

— Как же. Батя предупреждал: на высотку, где шли бои, не ходи. А я, дурак, начхал на его совет. И наткнулся на ржавую фашистскую проволоку. Весь бок распорол. Теперь вот — негоден!

«Негоден!.. Негоден!.. Негоден!..» — настоящее определялось прошлым. Затихали понемногу смех и шутки, никто больше не рассказывал анекдотов. Белый коридор, еще недавно такой уютно-тесный, казался большим и холодным. Пустовали ряды кресел перед врачебными кабинетами, пронзительно, до тошноты, пахло больницей и лекарствами. С каждым часом, с каждой минутой нарастало, накапливалось нервное напряжение, готовое в любой момент выплеснуться наружу, как неизрасходованный заряд огромной разрушительной силы. Тягучая, словно пыльная, дорога, неизвестность поджидала за каждой дверью. И требовалось все выдержать, выстоять и не сломаться, чтобы вырвать у судьбы право в бесконечных тренировках, занятиях, в абсолютном режиме ограничений начать путь в космос.

Кто из пяти станет этим счастливчиком?

Саня не знал ответа. Иногда, вглядываясь в поредевшие ряды, он и вправду ощущал себя ветераном наголову разбитого полка, и то, что еще не сорвался, казалось лишь следствием точного расчета, тактики и опыта многочисленных врачебно-летных комиссий, накопленного в авиации. Опираясь на него, старлей доблестных ВВС с улыбкой демонстрировал медикам свои глаза, грудную клетку, уши, горло, нос, руки, ноги — все было в порядке. Но до финиша оставалось еще очень много шагов, и любой мог привести в кабинет, где подписывают приговоры. Это могло случиться в середине пути, а могло произойти и в самом конце, когда радость от преодоленного уже кажется победой, а на самом деле бегун падает в нескольких метрах от финишной черты. Все могло произойти. Но как бы там не было, надо сохранять выдержку и спокойствие. «Я спокоен, — говорил он себе, — я читаю «Последний взгляд» Джеймса Олдриджа и абсолютно спокоен».

— Сань, а Сань, — плюхнулся рядом Жора. — Чего они Лешу целый час держат? Еще эскулапы называются! Как считаешь, прорвемся или нет? Имеешь на этот счет собственное мнение?

— Конечно, прорвемся, Жора, — старлей доблестных ВВС оторвался от книги. — Стоит докторам женского пола взглянуть на тебя, и они немедленно выдадут самые лестные заключения!

— Да-а… — Жора белозубо улыбнулся, по-детски влюбленно оглядывая свое тело, небрежно поиграл мощными бицепсами, и тяжелые, литые мускулы взбухли, перекатываясь, у него под кожей. — Это как пить дать! Прорвемся! Только чего, я тебя спрашиваю, они Лешку час держат?

— Наверное, хотят знать, какая у него селезенка, какой желудок, какие почки.

— А чего тут знать? — помрачнел Жора. — Здоров, так здоров. Болен — иди лечись. Чего бы я сюда лез, если б был дохлятиной? Для космоса нужны сильные ребята. Правильно говорю?

— Правильно, — согласился Саня, потому что для работы в космосе действительно требовались сильные.

И морячок успокоился. Он выплеснул накопившееся раздражение, и ему уже нравился и запах лекарств, и больничный коридор, и то, что их осталось только пятеро. Нравилось быть сильным среди сильных. Он вытянул ноги, по инерции играя бицепсами, закрыл глаза.

— Следующий! — Худенький спортивный Леша осторожно закрыл за собой дверь, тяжело припав к ней спиной.

— Ну?

— Нормально, — уголками губ улыбнулся Леша.

— Рассказывай!

— Потом, ребята, все потом. Там ждут. Следующий!

Саня посмотрел на сильного Жору, но моряк испуганно затряс головой, закатил глаза, в ужасе отвернулся. Он великодушно уступал свое право испытать судьбу, оставляя себе томительное ожидание. И Саня поднялся, открыв дверь, вошел в светлый кабинет с двумя старыми канцелярскими столами, двумя топчанами, двумя странными креслами и многочисленными шкафами с современными электронными приборами.

— Ну-с, молодой человек, проходите, садитесь. — Маленький, подвижный старичок, весь хрустяще-накрахмаленный, в немыслимо большой белой шапочке, съехавшей на правое ухо, показал на стул. — На что жалуетесь?

— На отсутствие солнечной погоды, доктор, — засмеялся Саня.

— Прекрасно, прекрасно, — оживился старичок. — Жизненные функции организма стоят в прямой зависимости с электрическими и электромагнитными пертурбациями во внешнем космическом пространстве. Иными словами, вирулентность организмов есть функция общего воздействия космической среды.

— Вы последователь Чижевского? — Саня вспомнил Наташкины рассказы про Солнце.

— Его ученик, с вашего позволения, — гордо сказал старичок.

— Замечательный ученый. Мне кажется, его работы открыли бесчисленное многообразие связей биосферы Земли с солнечной активностью.

— Именно бесчисленные! — глаза доктора помолодели. — Замечаешь иногда: пшеница заколосилась не в срок, жаворонки поздно прилетели, лето затуманилось. Думаешь, погода виновата. А открываешь Чижевского, видишь, явления эти находятся в прямой зависимости от числа пятен на Солнце.

— А как их сегодняшнее отсутствие, доктор, скажется на нашей встрече? — пряча хитринку, спросил Саня.

— Вот это мы сейчас и узнаем, — старичок юрко вышел из-за стола. — Ну-с, посмотрим ваше сердце.

— Сердце у меня хорошее, доктор, доброе.

— Конечно, голубчик, у вас хорошее, доброе сердце. Так… Дышите… Глубже… Не дышите… Замечательно! И пульс хороший. Вы что, не волнуетесь?

— Самую малость.

— Гм-гм, интересно. Так… Электрод на грудь… Этот — сюда… Теперь — сорок приседаний… Прекрасно, голубчик, ложитесь… Не дышите… Замечательно! Посмотрим теперь вашу кардиограмму… Гм-гм… А что, интересно, покажут новые приборы, которым старички, вроде меня, не доверяют?.. Они показывают, что сегодня утром, молодой человек, вы выпили много кофе. Правильно?

— Приборы не врут, доктор.

— И пили, как я подозреваю, из-за отсутствия солнечной погоды?

— Истинная правда.

— Если принять во внимание данный факт, я думаю, по моему ведомству у вас все в норме… Можете встать. Я напишу вам заключение… Поверьте, мне приятно писать положительное предварительное заключение. Не многие, голубчик, сейчас знают Чижевского.

— Извините, доктор, а почему заключение предварительное?

— Ах, голубчик, — глаза старичка стали печально-влажными. — Окончательные заключения я давал Гагарину, Титову, Николаеву… А сейчас тут, знаете ли, кроме меня есть еще и ЭВМ. Но вы, ради бога, не волнуйтесь. Этот ящик, — он сердито ткнул пальцем в металлический шкаф с кассетами магнитной памяти, — ни разу не подвергал мои заключения сомнению… Да-с… Был рад с вами познакомиться… Теперь пройдите, пожалуйста, к нашей очаровательной Галине Павловне.