Жанна Браун - Переправа

— Не понимаю, из-за чего ты разволновался? Придут другие.

— С другими другая любовь, — хмуро сказал Ваня.

— Завидую я тебе, — тихо сказала Настя, — просто по-черному! Для нашей Брониславы нет разницы… как сборка шасси на конвейере: сегодня одни, завтра другие. А твоему комиссару никто не заменит ни ребят, ни тебя… Да и вам тоже.

— А тебе? — неожиданно для себя спросил Ваня.

Настя повернулась к нему лицом и сказала, как клятву:

— И мне.

Ваня перевел дыхание, обнял Настю и прижал к себе.

— Два года пролетят быстро, Аленушка, вот увидишь.

— Для тебя…

— Почему только для меня?

— Потому… Ты будешь служить, а я буду ждать. Ждать всегда дольше.

И ругал себя последними словами. Не мог просто, по-человечески попрощаться — весь вечер, да и наутро возле военкомата, трепался, как партерный клоун, разыгрывая из себя супермена… А его письма Насте из армии? «Жив-здоров, чего и тебе желаю…» Некогда, видите ли, писать — служба заела. Тоже — генералиссимус лопаторных войск. Конечно, Настя обижена. И права… Другая на ее месте вообще бы писать перестала.

Рота горохом сыпалась навстречу Ване по крутой лестнице, строилась на вечернюю прогулку. Солдаты ворчали: Митяев властно выключил телевизор, не дожидаясь конца фильма. На памяти Вани Митяев нарушил распорядок только однажды во время первенства мира по футболу — играла наша команда с чехословацкой сборной. Да и то с разрешения дежурного офицера.

Ваня встал в строй и с удивлением, обнаружил, что рядом с ним нет Лозовского.

— Коля, где Мишка? — спросил он у Степанова.

— После ужина его Малахов вызвал в канцелярию.

Ваня вспомнил неестественное поведение Мишки во время беседы с новым лейтенантом, и покаянные мысли, владевшие им по дороге в казарму, вылетели из головы. Что с Мишкой? Не случилось ли с ним беды?

— Товарищ лейтенант, рядовой Лозовский по вашему при…

— Кончай церемонию! — перебил Малахов, выскакивая из-за стола. — Здорово, дружище!

— Здравия желаю.

— Ты что, обалдел?

— Никак нет.

Малахов рассмеялся.

— Мишка, не кроши батон! Я в Ленинской комнате смотрю и глазам не верю: ты это или твой фантом?

Возбужденный нежданной встречей, Малахов невольно перешел на студенческий жаргон, словно друзья находились не в ротной канцелярии, а у себя на факультете.

Они не виделись с весны, с того дня, когда Мишка приказом ректора был отчислен из института по академической задолженности. Потом Малахов искал его, расспрашивал ребят на факультете, общих знакомых, но Мишка как в воду канул… И вдруг такой кульбит судьбы!

— Нет, ты только представь себе: еду в чужие люди… Все непонятно, непривычно, смена событий, как в калейдоскопе — ни передохнуть, ни опомниться — и вдруг ты! Как манна небесная! Нет, ты скажи, здорово, а?

Малахов то садился на стол, то спрыгивал в возбуждении и все говорил, говорил, с радостью оглядывая друга, невольно отмечая про себя, что за время разлуки Мишка поздоровел, стал шире в плечах и во взгляде его и в смуглом лице что-то неуловимо изменилось, словно за эти месяцы Мишка не только внешне, но и внутренне стал другим.

«Что изменилось в нем?» — вдруг подумал Малахов и замолчал удивленно, только сейчас заметив, что Мишка слушает его излияния, не проявляя ответной радости.

— Ты… ты не рад мне? — растерянно спросил Малахов и покраснел. Вопрос прозвучал глупо.

Мишка улыбнулся.

— Почему же? Я рад. Просто… так неожиданно, что я не знаю, как…

— Как реагировать? — с внезапной обидой перебил его Малахов. — И поэтому устроил спектакль с этими идиотскими «никак нет» и «так точно»? А я-то перед ним распинаюсь… Друг называется! Хоть бы открытку за полгода прислал. Я, как последний кретин, весь Питер обшарил… чуть в милицию заявление не подал: человек пропал. Не верил, что друг может так поступить.

Несколько секунд в канцелярии стояла тишина. Малахов отвернулся и принялся сосредоточенно разглядывать столетник в глиняном расписном горшке, выращенный, как с гордостью сказал старшина Митяев, исключительно в медицинских целях.

— Борька, абзац.

Малахов резко обернулся и закричал со злостью:

— Морду тебе за все штучки набить мало!

— Не имеешь права, — сказал нахально Мишка и подмигнул, едва заметно и быстро прижмурив левый глаз, их старый сигнал: «Все путем, дружище, я рядом».

Малахов размяк. Перед ним снова был прежний Мишка, весельчак и заводила, кумир болельщиков и институтских лаборанток.

— Скотина ты все-таки изрядная, — проворчал Малахов для порядка. — Да сядешь ты, наконец, или будешь столб изображать?

— Распоряжения не было, — Мишка ехидно усмехнулся, но, заметив, что Малахов снова готов вскипеть, поспешно сел за стол командира роты. — Ну, что ты, право? Свалился, как кирпич на голову, весь в офицерских погонах и требуешь, чтобы несчастный солдатик похлопывал тебя по звездочкам мозолистой лапой… В армии, Боря, это не принято. Учти с порога, а то будешь потом пахать носом паркет аж до самого конца службы.

— Да ладно тебе… напугал! — отмахнулся Малахов. — Скажи лучше: куда ты тогда исчез?

— Сюда.

— Как сюда? Так сразу?

— А зачем тянуть? Получил документы и пошел прямиком в райвоенкомат сдаваться в солдаты.

— Ну ты дае-ешь, — удивленно протянул Малахов. — Гусар! А мы-то всей командой хотели идти к ректору… И пошли бы, да тебя не могли сыскать. Не понимаю я, Мишка, как хочешь, не понимаю… Вылететь из института по ерунде, из-за…

— Абзац, Борис. В этом деле мне судья не нужен. — Мишка несколько секунд хмуро смотрел в окно. — Знаешь, чего я больше всего боюсь? Общественной активности доброхотов. Я и исчез для того, чтобы вы не ходили к ректору, не унижали ни себя, ни меня… И не копались в моей жизни, что в ней ерунда, а что нет.

Малахов смутился. Он вспомнил, как бурно встретили баскетболисты Мишкино отчисление, и задним числом испытал стыд за то, что не остановил ребят, позволил им обсуждать личные дела друга в его отсутствие. Да и сам тоже хорош…

— Мы хотели помочь тебе, — смущенно пробормотал он.

— Вам, конечно, не пришло в голову, что иногда настоящая помощь в том, чтобы не мешать человеку нахлебаться каши, которую он сам заварил?

Малахов смотрел на Мишку и все меньше узнавал в нем прежнего бесшабашного гусара, для которого игра была всегда важнее последствий. «Так вот что изменилось в нем», — подумал Малахов и пожалел: с тем Мишкой было проще.

— Ладно. Убедил. Каюсь. И все-таки мог черкнуть хотя бы две строчки, объяснить. Но зато теперь ты от меня не сбежишь. Теперь, голубчик, ты у меня в руках… Давай выкладывай, как тебе здесь служится? Не жмет?

Мишка усмехнулся.

— Путем. Тебе понравится.